Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив

— Пропала, — тихо ответил я. — Милиция ищет ее с четверга. Л у каш ничего не знает, не говорите ему.

Ганка нахмурила красивые темные брови, не нуждавшиеся в косметических ухищрениях, и снова оглянулась на Лукаша.

— Как странно. Вы думаете, это как-то связано с тем… со смертью дяди?

Я пожал плечами.

— Напрашивается само собой. Поручик Павровский, конечно, собирался ее допросить. Ведь старик у них жил. Вы что, разве не знали?

Ганка посмотрела на меня искоса и еще больше зарделась.

— Вы на меня сердитесь? — пробормотала она.

— За что?

— За то… ну, что я вам не сказала правду, зачем мы туда поехали.

— А зачем мы туда поехали?

— А разве Йозеф вам не сказал? — Она испытующе глядела на меня.

— Я бы хотел услышать это от вас, — безжалостно заявил я.

Ганка опустила глаза на свои руки, выпачканные ягодным соком.

— Мне хотелось спровоцировать дядю дать или одолжить мне денег на эту кооперативную квартиру. Я думала: если он увидит, что я с продажей виллы решила всерьез, то смягчится. Он был против продажи. Испытывал уважение к имуществу, особенно к недвижимому, — с горечью пояснила она. — Дядя ведь был Эзехиаш.

— А вы не собирались продать виллу ему?

Ганкины глаза от удивления округлились.

— Нет. С чего вы взяли?

— Мне сказал Лукаш. Ваш дядя и его бабушка якобы из-за этого спорили.

— Как это — спорили? — выдохнула она. — Что Лукаш слышал?

— Пан Эзехиаш вроде хотел купить, а пани Маласкова его отговаривала. Ганка, прошу вас, — с настойчивостью продолжал я; впервые я назвал ее по имени, но она этого не заметила, — скажите мне наконец всю правду. Возможно, это многое объяснит… и убийство тоже.

Ганка вышла из задумчивости и спрятала руки за спину.

— Но ведь я вам уже все сказала, — уклонилась она от ответа. — Я и не предполагала, что дядя сам хотел купить эту виллу. У него и денег таких не было. Хотя… — Прикрыв глаза, словно пытаясь удержать какую-то промелькнувшую мысль, она замолкла.

— Что «хотя»?

— Может, было вот что, — медленно начала она, — может, он хотел уговорить пани Маласкову продать свой домик и переселиться к нам.

— Зачем это ему? — возразил я. — У пани Маласковой он ведь имел все удобства.

— Не имел. Он целыми днями возился со своими игрушками, а для них там не было места. Ему приходилось по нескольку раз в день ходить лесом туда и обратно. А кроме того, он за свои игрушки боялся, считал их бесценными. Естественно, ему хотелось жить с ними под одной крышей.

— Все это выглядит вполне логично. А вы не выясняли, какова их цена на самом деле? — спросил я, вспомнив страстное желание Лукаша стать хозяином этих моделей.

— Нет. Наверное, никакой, — с улыбкой ответила Ганка. — Кто стал бы на это выбрасывать деньги?

— Лукаш, если б они у него были. Он этими игрушками страшно интересуется. Пан Эзехиаш якобы пообещал, что когда-нибудь он их ему завещает. Вы дадите что-нибудь мальчику?

— Нужно подумать, — серьезно произнесла Ганка. — Вот если он будет хорошо себя вести… Лукаш! Не объедайся этой клубникой! Она вся в грязи. Возьми миску и иди сюда. Пойдемте в дом, — обратилась она ко мне. — И захватите чемоданчик.

— Какой чемоданчик? — удивился я.

— Лукаша, конечно. Вы что же, привезли его только в том, что на нем надето?

— Да, — со стыдом признался я.

— Ну знаете… — комически вздохнула Ганка. — Так безответственно и безрассудно ведут себя только мужчины. Ну да ничего не поделаешь, что-нибудь придумаем. Лукаш! Марш в ванную!

Загнав Лукаша в ванную комнату, Ганка привела меня в «сарай», как она когда-то метко окрестила первый этаж виллы. «Сарай», занимавший почти весь этаж, похоже, обустраивался по прихотям и вкусу довольно требовательного владельца и нестесненного в финансах архитектора. Сегодня же здесь чувствовалась нехватка денег. На предметах, меньше подвластных времени, этого не замечалось — на сложенном из камней камине, на обшивке из лиственницы, на лестнице, на сказочном виде из окна во всю стену. Но рамы у окна почернели и сгнили, пол под ними был покрыт пятнами и покоробился от натекавшей воды. Приглядевшись, я заметил, что прекрасная терракотовая плитка перед камином местами разбита, местами выщерблена. Стена под сервировочным окном, очевидно соединявшим его с кухней, вся в пятнах, словно о нее разбили бутылку красного вина.

Ганка словно прочла мои мысли.

— У нас нет средств, чтобы содержать такой дом, — помрачнела она. — Вилла требует капитального ремонта: крыша течет, водосточные трубы проржавели. Еще несколько лет, и нам уже не под силу будет сохранять его даже в таком виде.

— Жаль, — заметил я. — И вправду прекрасный дом.

— Поглядели бы вы на него, когда жив был папа, — с горечью сказала Ганка. — Все здесь было иначе. Если бы папа сейчас все это увидел — сошел бы в могилу, — сделала она жалкую попытку пошутить. — Вдобавок ко всему у нас тут свинарник, я уже устала убирать за шлюхами моего братца. Они тут располагаются как у себя дома, а я…

— Привет, золотце, — лениво протянул чей-то голос. Мы обернулись и увидели спускающуюся по лестнице девицу. На ней была та самая пестрая хламида, которая мелькнула в лоджии, и, пока она шла, вернее, еле-еле сползала со ступеньки на ступеньку, глазам открывалось, что, кроме хламиды, на ней ничего нет. Кое-как дотащившись до нас, она приземлилась на нечто среднее между креслом и кушеткой, которыми художники-декораторы неизменно украшают пикантные французские комедии. Казалось, этот предмет был создан специально для нее. Вяло подняв руку, она провела ею по светлым волосам. Пальцы ее в изобилии были унизаны перстнями, четырехсантиметровой длины ногти горели адским пурпуром. На лице наложено столько грима, что его можно соскабливать шпателем, не рискуя оцарапать кожу. И несмотря на все это, она была красивой девушкой лет двадцати, натуральной блондинкой с зелеными глазами и потрясающими, невероятной длины ногами. Девица равнодушно демонстрировала их, обнаженные до крайних пределов, моим жадным взглядам.

Ганка была настроена не столь равнодушно.

— Что тебе тут надо? — враждебно спросила она.

Блондинка вздохнула:

— Сама не знаю. — Черные как смоль ресницы опустились долу. Я уж совсем было решил, что она уснула, и стал озираться, чем бы ее прикрыть, чтоб она, не дай бог, не простыла, как вдруг ресницы затрепетали, и девица умирающим голосом протянула: — Ах да, вспомнила… Золотце, а Ольды здесь нет?

— Как видишь, нет! — отрезала Ганка.

— А не знаешь, где он? — собрав последние силы, спросила утомленная красавица.

— В постели. В той самой, из которой ты только что вылезла, — ядовито заметила Ганка. — Не подмазывайся и катись отсюда, золотце!