Клара Санчес - Украденная дочь

Ладно, хватит пустословия. Судя по этой помощнице детектива и по его фамилии Мартунис, сам детектив, наверное, представлял собой крепко сложенного мужчину с восточно-испанским акцентом и с татуировками на руках. Я никогда не разговаривала с подобного типа людьми, но мне почему-то подумалось, что я должна изложить суть дела максимально лаконично — должна говорить короткими и четкими фразами, не примешивая к фактическим данным своих чувств и эмоций и не жалуясь на жизнь.

Мужчина, сидевший рядом со мной, поднялся со стула.

— Я обещал детям, что свожу их в зоопарк, — сказал он, проводя ладонями по пучкам волос на голове. — Я уже опаздываю. Я приду завтра.

Как только он ушел, помощница детектива жестом подозвала меня, и мы прошли за перегородку — туда, где, по-видимому, находился рабочий кабинет ее шефа.

— Терпеть не могу ревнивых мужчин, — сказала Мария.

Затем она попросила меня рассказать ей все так, как будто она и есть Мартунис, потому что ее шеф вернется не раньше чем через две недели.

— Насколько мне известно, мама нанимала вас, чтобы вы нашли мою сестру.

Мария сжала одну руку другой. В этом ее жесте почему-то чувствовались сила и уверенность в себе. Руки были душой всего ее организма — подобно тому, как у других людей такой душой являются глаза или рот.

— Мою сестру Лауру, — добавила я.

— Твоя мама, наверное, не знает о том, что ты пришла сюда.

Я в знак подтверждения ее слов отрицательно покачала головой. Лицо Марии покрывал очень толстый слой макияжа, скрывавший следы от прыщей, которые у нее когда-то были.

— Я просто хотела выяснить, умерла моя сестра во время родов или она жива. Сеньор Мартунис об этом знает?

— Почему бы тебе не спросить об этом свою маму?

— Она думает, что мне ничего не известно. Я узнала о Лауре совершенно случайно. Насколько мне известно, в настоящее время только одна мама убеждена в том, что Лаура жива и что ее похитили у нее после родов. Никто другой, даже отец, в это не верит.

— Это вопрос внутрисемейных отношений, вопрос доверия между детьми и родителями, между мужем и женой. Я не могу совать в это свой нос. Наша задача — собирать нужную клиентам информацию и передавать ее им.

— Это вы дали моей маме фотографию девочки лет десяти с баскетбольным мячом в руках?

Помощница детектива недовольно скривила губы.

— Мама сейчас в больнице, — поспешно сказала я. — Ей будут делать операцию на сердце. Это вопрос жизни и смерти. Мне необходимо ей помочь. Если ее дочь и в самом деле умерла, мне хотелось бы открыть ей на это глаза при помощи какого-нибудь убедительного доказательства, чтобы она отправлялась в операционный зал со спокойной душой.

— Будь очень осторожна, — сказала Мария. — Интуиция матери — нечто такое, во что следует верить, да и я — исходя из того, что мне известно, — сказала бы, что Лаура скорее жива, чем мертва. К сожалению, мы не смогли продолжать расследование. Мы тратили уплаченные за это расследование деньги как можно экономнее, но они все равно закончились, а мы ведь не работаем бесплатно — нам нужно получать какую-то прибыль. Когда я говорю прибыль, я не имею в виду большие барыши. Мы можем работать и за сравнительно небольшую, но все же справедливую плату. — Сделав небольшую паузу, Мария продолжила: — Не могу заявлять со стопроцентной уверенностью, но мне все же кажется, что мы еще тогда выяснили, в какой школе учится пресловутая Лаура.

— И сфотографировали ее.

— Нет, ее сфотографировала твоя мама. Она целый день слонялась по этой школе, наблюдая за Лаурой на переменах и расспрашивая учителей, пока кто-то не поднял тревогу, и тогда интересующую нас девочку быстренько забрали из этой школы — что, кстати, послужило подтверждением того, что мы шли по правильному пути. Мы могли бы продолжить расследование, но твоя мама попросила нас прекратить его. Она была не в состоянии оплатить расходы, да и от нахлынувших эмоций у нее начались нелады с нервной системой — она словно не могла понять, что же делать с открывшейся ей правдой.

— А как называется эта школа? — с замиранием сердца спросила я.

Мария подняла взгляд к потолку, пытаясь вспомнить.

— Не помню. Мне нужно посмотреть архивные материалы.

Взглянув на наручные часы, украшенные очень тонкой золотой цепочкой, она сокрушенно покачала головой. Это означало, что сейчас уже больше времени, чем она предполагала и что разговаривать со мной ей уже некогда.

Я поблагодарила ее, чувствуя, как ком подступает к горлу.

— Вы знаете о моей маме больше меня. Вы, похоже, верили в нее больше, чем собственный муж.

— Понимаешь, мне известны о многих людях совершенно невероятные вещи, — сказала Мария, садясь на свое место. — Вещи, которые не можешь себе даже представить. Хорошо узнать человека очень и очень трудно. Людей узнают не умом, а сердцем.

Я была рада тому, что она разоткровенничалась и слегка ударилась в сентиментальность. Теперь мне нужно было сходить в туалет, умыться и посмотреть на себя в зеркало — посмотреть на себя для того, чтобы вернуться к своему обыденному «я». Я направилась к выходу мимо ее стола. Мария уже разговаривала с кем-то по телефону. Я в знак прощания жестом показала, что ухожу, а она вдруг, не переставая разговаривать, протянула руку и, ухватившись за мое запястье, пожала его. Я почувствовала, какая сильная у нее рука.

Еще она попросила того, с кем говорила по телефону, секунду подождать и сказала мне:

— Та школа называлась «Эсфера».

И она продолжила телефонный разговор.

Я стала ее благодарить, но она меня уже не слушала.

«Эсфера», по-видимому, была той самой школой, в которую мама приводила меня с братом как-то раз зимним днем — возможно, в январе — семь лет назад. Мы с Анхелем так тогда и не поняли, зачем туда ходили. Наша мама в течение часа наблюдала как завороженная за игрой в баскетбол на спортивной площадке. Это был странный день — один из тех дней, которые навсегда остаются в памяти, потому что они не похожи ни на какие другие дни. Нелепость, которая теперь приобретала глубокий смысл. Как же часто в жизни благодаря всего лишь простенькому объяснению глупости и нелепости перестают быть глупостями и нелепостями! Я поискала улицу, на которой находилась эта школа, на карте. Она была за парком Сан-Хуан-Баутиста. Именно по этому парку мы, наверное, и шли в тот далекий день. Я тогда не обращала внимание на то, где мы идем, и думала лишь о том, что мы при этом делали. Мне запомнилось только, что, когда мы заходили в метро, на улице было еще светло, а когда вышли из него, — уже темно. Из метро до той школы мама шла с какой-то определенной целью, а мы с братом, поеживаясь от холода, просто шагали слева и справа от нее, как маленькие солдаты.