Клара Санчес - Украденная дочь

Мне повезло, что я приехала раньше времени, потому что, подходя к магазину, я увидела, как Лаура вышла из него и очень быстрым шагом куда-то направилась. Она шла в туфлях на обычных — не на высоких — каблуках. Я еще не привыкла к своим новым сапожкам, поэтому поспевала за ней, как могла. Лаура меня не заметила: она шла, глядя на тротуар перед собой и ни на что не обращая внимания. Она, похоже, о чем-то напряженно размышляла, и эти мысли были для нее намного важнее, чем окружающий мир. Мы шли — я вслед за ней — по пустынному парку, где какой-то мужчина выгуливал собаку, то исчезая за деревьями и кустами, то снова появляясь в просветах между ними. Темнело. Сквозь кроны деревьев проглядывала только что появившаяся и еще очень бледная луна. В это время суток все населяющие Землю живые существа, все люди что-то чувствуют, они попросту не могут ничего не чувствовать, потому что, как мне казалось, мы пришли в этот мир именно для того, чтобы наполнить его чувствами. Я сейчас чувствовала себя первобытной женщиной, которая живет в эпоху позднего палеолита и, отправившись на охоту, преследует другую женщину, направляющуюся в какое-то неизвестное мне место. В ту древнюю эпоху на еще почти не заселенной планете мы, человеческие существа, были, несомненно, очень важны друг для друга, потому что любой другой человек мог научить нас чему-то такому, что впоследствии помогло бы нам выжить. Луна, которая светит нам сейчас, когда-то светила и первобытным людям. Интересно, эти люди врали так же, как мы врем сейчас? У них было чувство собственного достоинства, была честь? Они жили в обстановке полного социального хаоса или же их общественные связи базировались на доверии? За несколько тысяч лет существования человечества люди стали недоверчивыми. Пройдет еще несколько тысяч лет — и они станут настолько недоверчивыми, что вообще уже больше никто не сможет никого обманывать.

Лаура подошла ко входу в здание хореографического училища. Перед зданием был сквер, а из его больших и блестящих окон доносилась музыка. Я зашла за Лаурой и проследила за ней взглядом. Она шла по коридору, расстегивая куртку. Подойдя к девочке, которую вела за руку мама, Лаура остановилась и, перехватив руку девочки из руки, завела ее в класс, на двери которого висела табличка «От шести до двенадцати лет». Мне стало очень интересно: Лаура что, преподаватель? Из класса выскочила девочка лет десяти, одетая как балерина, и юркнула в туалет напротив. Я встала возле двери туалета и, когда девочка вышла из него и открыла дверь класса, увидела со спины Лауру: она была одета в теплое черное трико. Так вот чем она занималась, когда заканчивался рабочий день в обувном магазине: она давала уроки балета.

Я уже собиралась уйти, когда ко мне вдруг подошла непонятно откуда появившаяся женщина с идеально причесанными — видимо, в парикмахерской — волосами и в белом халате. Она со всей подозрительностью, которая досталась нам в наследство от далеких предков, спросила, ищу ли я здесь кого-то или же жду.

Я ответила, что слышала очень хорошие отзывы об этом хореографическом училище и что мне хотелось бы записать свою сестру сюда на классический балет.

— Тогда вам следует, как полагается, обратиться к администрации. А здесь вам, сами понимаете, никто ничем не поможет, — отрезала женщина, явно не веря мне и всем своим видом давая понять, что она многое повидала в этой жизни и что она не дура.

Зайдя в отдел администрации, я сказала, что слышала очень хорошие отзывы о преподавательнице Лауре Валеро. В ответ на мои слова администраторша охотно закивала.

— Все преподаватели данного учебного заведения — замечательные, но Лаура — особенный педагог. Чтобы записаться к ней на занятия, люди ждут в очереди по нескольку лет. Извините, но я ничем не могу вам помочь.

Меня охватило какое-то нелепое чувство гордости. Если где-то и существует на белом свете моя сестра Лаура, то я отнюдь не против, чтобы ею была именно эта девушка.

Выйдя на улицу, я задумалась над тем, что же делать дальше: то ли подождать, пока Лаура закончит свои занятия, и пойти вслед за ней, чтобы наконец выяснить, где она живет, то ли оставить эту затею на другой день, потому что за ней мог приехать кто-нибудь на машине или же она могла пойти не к себе домой, а куда-то еще, и тогда мое ожидание оказалось бы напрасным.

На улице ощущалась приятная прохлада. Я решила, что найду ближайшую станцию метро и поеду в центр города, чтобы зайти там в какой-нибудь из баров, в которые раньше захаживала с друзьями. Я наверняка встречу там знакомых.

Утром отец, к моей радости, отправился на работу раньше, чем обычно, поэтому не видел, в каком состоянии я проснулась после устроенной вчера попойки. Впрочем, кое-что он наверняка заметил. Когда очень поздно вечером я вернулась, родители уже спали. Отец храпел, а мама тихонечко посапывала. Она, наверное, приняла на ночь, как обычно, успокоительное средство. Вечером я позвонила домой и сказала, что встретила друзей и вернусь поздно. В трубке я услышала, как отец сказал маме: «Не переживай, Вероника сумеет в случае чего за себя постоять». Относительно этого мама перестала переживать примерно года два назад, когда нам в жизни еще везло (хотя я тогда этого не осознавала) и когда мне удалось хорошенько отдубасить в одиночку взрослого парня.

Был период январских скидок, и мы отправились с мамой за покупками. Немного устав, мы присели в кафе, положив на соседние стулья пакеты с купленными вещами: платье для меня, два свитера для Анхеля, пуловеры и пижама для отца и туфли для мамы. Свою норковую шубу мама положила на спинку стула. Мы некоторое время сидели молча, глядя каждая в свою чашку кофе и наслаждаясь жизнью, потому что на душе у нас в этот момент было так же тепло и спокойно, как на морском берегу летним вечером в штиль. И вдруг к нашему столику, окруженному стульями с наваленными на них пакетами, подскочил какой-то тип, схватил норковую шубку и бросился с ней наутек. Эту шубку маме подарил папа, когда выиграл деньги в лотерею. Выиграл он не так много, но уже сам тот факт, что мы что-то выиграли, заставлял нас чувствовать себя богачами, и мы несколько вечеров подряд ужинали с шампанским. «За удачу», — говорил отец, поднося высокий и узкий бокал к губам. Он купил норковую шубу, которая висела в витрине одного из магазинов в центре города и на которую мама заглядывалась уже давным-давно. Появление этой шубки в нашем доме стало настоящим праздником. Мама то надевала, то снимала ее, глядя на золотисто-коричневый волнистый мех, а потом разложила на диване так, что она стала похожа на огромную кошку. Мама выглядела такой довольной, что я почувствовала огромную благодарность к несчастным норкам, из шкурок которых была сшита эта шубка. Любуясь шубкой, мама сказала, что в таком наряде она сможет продавать в два раза больше товаров, чем раньше. Она также сказала, что чувствует себя в ней, как рыба в воде. А еще она сказала, что больше ей мехов не нужно, что это — единственное в жизни изделие из меха, которое ей понравилось и всегда будет нравиться. Прежде чем повесить шубу в шкаф, мама надела на нее чехол из белой материи, который сшила сама… И вот какой-то сукин сын попытался утащить у нас эту норковую шубу — просто потому, что ему так захотелось.