Клара Санчес - Украденная дочь

Он погладил меня по голове.

— Спасибо, — сказал он. — Хоть кто-то помнит о своем крестном отце.

— Это невероятная свадьба.

— Да, невероятная, — кивнул дядя Альберто. — Не нужно быть ясновидящим, чтобы предвидеть крах, — добавил он, указывая на невесту.

— Ну, если они решили пожениться, это означает, что они верят в свое совместное будущее.

Дядя Альберто со своим высоченным ростом, пиджаком старинного покроя и длиннющими седыми кудрями был чем-то похож на дирижера оркестра. Он сделал жест, означающий, что дело уже сделано и остается только ждать, чем все это закончится.

— А вот мне хотелось бы, чтобы мои родители поженились или чтобы я хотя бы была знакома со своим отцом, — сказала я. — Ты знал его? Каким он был?

— Вот этого я уж никак не ожидал, — буркнул он себе под нос и, обращаясь ко мне, спросил: — Хочешь еще шампанского?

Он ушел за шампанским и не вернулся. Я, дожидаясь, видела, как он разговаривает то с одним гостем, то с другим, как он с кем-то танцует. Дядя Альберто был любезным и веселым, он всегда пребывал в хорошем расположении духа. Впрочем, я встречалась с ним только лишь на мероприятиях подобного рода. Неизменно хорошее настроение, солидный возраст и очки в никелированной оправе — вот, пожалуй, и все, что отличало дядю Альберто от его сына.

Я зашла в зал и стала танцевать с ним.

— Я так и не узнала, был ли ты знаком с моим отцом.

Я произнесла эти слова таким серьезным тоном, что он понял: легко от меня отделаться не удастся.

— Не хочу тебе врать. Я с ним знаком не был.

Я позволила ему уйти. Выпив еще пару бокалов шампанского — я в этот день пила явно больше, чем обычно, — я спросила у матери Кэрол, была ли она знакома с моим отцом.

Кэрол надела на свадьбу платье, которое предоставила ей фирма, занимающаяся пошивом супермодной одежды. Моей двоюродной сестре не приходилось покупать себе много платьев, поскольку ей как актрисе, играющей в очень популярном телесериале, предоставляли для съемок дорогие платья, а она их попросту не возвращала. Сегодняшнее платье было розовым и полностью состоящим из маленьких матерчатых бутонов роз. Волосы у Кэрол были распущены, и, когда она, танцуя, делала резкий поворот, они обволакивали ее лицо шелковистой вуалью. Она не смогла пойти вместе со всеми в церковь, потому что как раз в это время у нее были съемки. Все отнеслись к этому с пониманием. Она была самой знаменитой личностью в кругу наших родственников и на этой свадьбе. Вокруг нее всегда крутилось так много людей, что нам с ней никак не удавалось перекинуться и парой фраз, а потому когда я увидела, что она подходит ко мне с двумя бокалами шампанского в руках — точно так же, как я подошла к Альберто I в саду, — это мне весьма польстило.

Она сказала, что я очень красивая, хотя мне в парикмахерской всего лишь собрали волосы на затылке в пучок, отчего я стала похожей на куклу. Она же даже свое платье, состоящее из тряпичных розовых бутонов, носила легко и непринужденно. Я искренне ею восхищалась.

— Мы с тобой уже давненько никуда не ходили вместе и не разговаривали, — сказала она.

Я напомнила, что в последний раз мы виделись, когда я приходила к ней на телевидение, и это стало для меня грандиозным событием, потому что я познакомилась почти со всеми актерами, снимающимися вместе с Кэрол в телесериале, и поболтала с ними в кафе на телецентре. Я сказала Кэрол, что она самая красивая из всех актрис и что она играет в сериале лучше всех. Она взяла мою руку и сжала ее. Мы с ней некогда прошли вдвоем через кое-что такое, что объединило нас на всю оставшуюся жизнь. Она как-то раз сказала мне, что среди всех наших близких родственников я — единственный человек, который не отличается присущей всем остальным болтливостью и умеет держать язык за зубами. Когда нам было по пятнадцать лет, я помогала ей делать аборт в квартире, в которой в одной из комнат стояла кушетка. Я никогда раньше не видела так много крови и не испытывала такого страха, однако я поклялась ей, что буду держаться, и держалась до тех пор, пока не удалось остановить у нее кровотечение. Она была так слаба, что мы не смогли из этой квартиры выйти. Мне пришлось позвонить ей домой и сказать, что она со мной у одной из моих подруг и что мы останемся здесь ночевать. Я пользовалась репутацией девочки серьезной и ответственной, а потому мне поверили. На следующий день она, придя домой, сказала, что спала в спальном мешке и простудилась, и ей позволили провести один день дома в постели. Мы с ней об этом впоследствии никогда не говорили. Делали вид, что ничего не было.

Кэрол сделала глоток и негромко сказала:

— Перестань расспрашивать насчет своего отца. Мы все сегодня пьем. Оставь это на другой день.

— Почему?

— Послушайся меня. Пожалуйста, послушайся. Не понимаю, что это тебе вдруг пришло в голову интересоваться своим отцом.

— Почему ты этого не понимаешь?

— Ты им раньше никогда не интересовалась.

— Если бы ты была на моем месте, то поступила бы так же, как я.

Кэрол, осознав, что на ее лице появилось выражение недовольства, сильного недовольства, тут же так легко изменила его, как будто оно было сделано из мягкой резины. Наверное, именно благодаря этой способности она и была одной из самых высокооплачиваемых актрис, которые снимались в телесериале. Теперь ее лицо излучало веселье, и если бы на нас посмотрели со стороны, то подумали бы, что мы болтаем о кавалерах.

— Я ничего не знаю, однако я не дура, и ты тоже старайся дурой не быть. Старайся делать все незаметно. Первое, чему я научилась на съемках сериала, так это тому, что нужно скрывать свое любопытство и желание что-то узнать. Никто не любит умных и смышленых.

Я если и работала, то только в нашем магазине, а потому мне никогда не приходилось соперничать с коллегами, я никогда ни с кем не конкурировала. Тяжелый жизненный опыт у меня почти отсутствовал, и самым умопомрачительным событием, с которым мне довелось столкнуться, был как раз жуткий аборт Кэрол. Следующим наиболее волнующим событием было появление в моей жизни Вероники и того омута сомнений, в который я теперь погружалась. К кому мне прислушаться? К малознакомой Веронике или к моей любимой Кэрол, которую я знала с раннего детства? Кэрол желала мне добра, а Вероника, похоже, и сама не знала, что ей от меня нужно. Единственное, что я знала, — так это то, что вплоть до сего дня наша семья была вроде бы нормальной.

Лили и мама заявили мне, что я стала слишком нервной и допускаю оплошности в управлении магазином. Я не помнила, чтобы я допускала какие-то оплошности, однако они потому и называются оплошностями, что человек их не замечает. Анна сказала, что в подобных случаях лучше всего обратиться за помощью к соответствующему врачу. Она знала одного высококвалифицированного психиатра — доктора Монтальво, — который мог помочь мне свыкнуться со статусом дочери матери-одиночки.