Наталья Никольская - Все на мою голову. Умереть и не встать

Я повернулась к нему, изнемогая от желания, оплела его тело… Тимофей подхватил меня на руки и понес в дом.

«Интересно, что подумает Галька, если сейчас вернется?» — мелькнуло в моей голове, но Тимофей тут же заставил меня забыть эти мысли. Все перестало существовать вокруг меня, кроме его губ и рук. Я не думала больше ни о чем: ни о детях, сопящих за стенкой, ни о Кирилле, ни тем более о всяких там расследованиях…

Вскоре мне показалось, что я просто начала таять, плавиться от испытываемого наслаждения. Тимофей лежал рядом и тихонько поглаживал мое плечо.

«Вот так бы и лежать всю оставшуюся жизнь!» — подумала я, истекая нежностью…

Не знаю, сколько бы мы так пролежали, но отвлек нас какой-то совсем уж неприятный и подозрительный запах. Сперва я только недоуменно потягивала носом. Потом мы с Тимофеем, охваченные легким чувством тревоги, посмотрели друг на друга… и не сговариваясь бросились в кухню!

Господи! Ну какое же бывает свинство на свете! В столь чудесный момент отвлечь нас такими низменными вещами!

Представляете, на сковородке вовсю дымили черные угольки, оставшиеся от противной рыбы! Все, решено: рыбу я больше никогда не буду не то что готовить, а даже есть!

Тимофей кинулся к сковородке, тряпкой сдернул ее с плитки и, схватив со стола нож, принялся отдирать прилипшие угли. Они плохо поддавались. Взмокший парень отложил нож и посмотрел на меня. Я увидела его обескураженное лицо. Вообще, весь его вид со стороны был впечатляющим: голый парень посреди кухни со сковородкой в одной руке и с ножом в другой, утомленный занятием любовью, сосредоточенно пытается что-то с этой сковородки соскоблить…

Тимофей, очевидно, тоже понял весь комизм ситуации, и мы оба расхохотались. Тимофей зашвырнул осточертевшую сковородку в угол и, хохоча, подхватил меня на руки. А я смеялась от души и от удовольствия болтала ногами…

Мы едва успели привести все в порядок, когда вернулась Галька. Она не заметила нашего взвинченного состояния, просто была немного удивлена, увидев у себя в гостях незнакомого мужчину. Я познакомила их, и Галька предложила Тимофею чаю. Но он уже встал и начал прощаться. Я вышла проводить его до калитки.

— Я приду к тебе завтра, — прошептал он, целуя меня в щечку. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи… — задумчиво ответила я в темноту.

— Кто это? — спросила Галька, когда я вернулась.

— Рыболов… — с тихой улыбкой ответила я и добавила, заметив ее недоуменный взгляд:

— Самый искусный на свете…

На следующий день Тимофей появился совершенно неожиданно. Он просто вынырнул откуда-то из-за кустов. Я не раз потом удивлялась этой его манере, ломая голову, как же ему это удается?

Галина в это время готовила обед, Петрович ковырялся в огороде. В калитку сначала просунулся огромный букет полевых цветов, а за ним знакомая голова в шляпе.

— Тимоша! — обрадованно воскликнула я и, вскочив с крыльца, повисла у Тимофея на шее. — Какой красивый букет.

— Это тебе, — скромно сказал он, хотя я и так догадалась, что не Петровичу.

— Спасибо! А мы как раз обедать собираемся. Будешь с нами?

— Не откажусь, — Тимофей поставил неизменное ведерко с рыбой на землю и прошел в дом.

Галька встретила Тимофея приветливо, в отличие от Петровича, который только буркнул что-то недовольно. У меня противно дернулось что-то в сердце. Я очень уважала дядю Колю, и мне было неприятно, что он не разделяет моего мнения относительно Тимофея. Я знала, что у дяди Коли — глаз-алмаз, и он безошибочно определяет, кому можно доверять, а кому нет. Но, может быть, на этот раз он ошибся?

Мы пообедали, обстановка за столом была какая-то напряженная. Поэтому я наскоро допила чай и вышла на улицу. Тимофей за мной.

— Оля, может быть, вам помочь вскопать огород? — предложил он.

— Нечего нам помогать! — вдруг вскричал Петрович, замахав руками. — Сами справимся!

— Да что вы, дедушка, я же только помочь хотел! — растерялся Тимофей.

— Сами, говорю, не инвалиды! — Старик сердито смотрел из-под густых бровей на моего нового знакомого. — Нечего!

Тимофей пожал плечами и, поняв, что он здесь нежеланный гость, пошел к калитке.

— Приходи на пруд! — шепнул он мне. — Я тебя ждать буду.

— Хорошо, — ответила я, незаметно чмокая его в щеку. — Не расстраивайся!

— Ходют тут всякие, — ворчал Петрович, беря в руки лопату. — Проходимец в шляпе!

— Почему, дядя Коля? — изумленно спросила я. — Почему вы так против него настроены?

— Потому что проходимец, говорю! — взмахнув лопатой, повторил старик. — Нечего сюды водить всяких! Ишшо повадются — потом метлой не выгонишь! Смотри у меня! — прикрикнул он.

Мне стало обидно. По какому, интересно, праву он так со мной разговаривает? Я взрослая женщина, с кем хочу, с тем и дружу.

Закусив губу, чтобы не заплакать, я отвернулась. Петрович понял мои чувства и, подойдя поближе, тронул меня за плечо.

— Ты не серчай, Олюшка, — извиняясь, проговорил он. — Душа ж у меня болит за вас. А про него так скажу — не глянулся он мне. А там — сама думай.

— Тебе, дядь Коль, просто завидно! — откинув со лба взмокшую прядь волос, весело сказала Галька и подмигнула мне. — Тебе бы бабу какую найти — ты б и подобрел сразу!

— Каки мне бабы! — замахал руками старик. — Скажете тоже!

— А чего, дядь Коль? — подхватила я, переняв Галькино игривое настроение. — Ты у нас еще мужчина хоть куда! Тебя бы подстричь, побрить — и хоть сейчас женить!

— Да это не главное! — махнула Галька. — Главное, чтобы другие органы функционировали. У тебя как с этим, дядь Коль, порядок?

Мы расхохотались.

— Тьфу, окаянные! — в сердцах отшвырнул лопату Петрович. — Бесстыжие! Чего сидите скалитесь? — Он ушел в сарай и долго там возился, ворча что-то себе под нос. Мы с Галькой умирали со смеху.

Потом старик ушел к себе, не сказав нам ни слова.

— Обиделся… — грустно констатировала я.

— А, ерунда! — отмахнулась Галька. — Вечером придет.

Петрович и в самом деле пришел вечером, когда у нас, как на грех, был Тимофей. Он не дождался меня на пруду и пришел сам, принеся рыбы. На этот раз рыбой занялась Галька. Именно ей Тимофей сразу и протянул ведерко, видимо, уже поняв, какой из меня кулинар.

Он взял в сарае лопату и копал огород. Петрович, шагая через грядки, подошел к нему и молча выдернул лопату у Тимофея из рук. При этом смерил его недобрым взглядом из-под лохматых бровей.

— Ходют тут всякие, — послышалось тихое, но все-таки достаточно ясное, чтобы мы услышали, ворчание. — А потом струмент пропадает. И чего носит? Прощелыги!

Тимофей растерянно обернулся на меня. Я только руками развела.

— Пойдем на пруд! — предложила я, чтобы поднять ему настроение.

— Строгий у тебя дед! — сказал Тимофей по дороге.