Александр Скрягин - Музейный экспонат

Еще вчера город был плотно закрыт сочащимися влагой фиолетовыми облаками с мелькавшей в разрывах ослепительно белой мякотью, а сегодня снова в по-морскому голубом небе сияет осеннее солнце.

Номер дома, который искал Стас, был прибит на старом, но крепком, будто гриб-боровик, кирпичном двухэтажном особнячке. Влажная угольно-черная земля вокруг него была сплошь усеяна праздничными лимонно-желтыми и бледно-зелеными кленовыми листьями. В нескольких минутах ходьбы, отгороженная гигантскими плитами девятиэтажных домов, шумела моторами центральная улица, а здесь стояла уютная, прямо-таки деревенская тишина. Лишь из-за зеленого забора соседней стройки раздавался редкий стук тракторного двигателя, жалобный и одинокий. Будто накануне зимних холодов оттуда все ушли, а трактор почему-то взять забыли. И вот теперь он в одиночестве ходит по территории, пытаясь делать какую-то знакомую работу, словно пес, который по привычке продолжает сторожить давно покинутую хозяевами дачу.

На ветхом козырьке подъезда с заржавленными металлическими узорами сидел, грациозно изогнувшись, маленький рыжий котенок. Он по-детски, в упор таращился на Стаса своими круглыми удивленными глазками. Его шерстка поблескивала в солнечном свете красно-синими алмазными искорками.

Стас шагнул под навес и открыл дверь. После веселого солнечного дня тьма в подъезде показалась почти непроглядной. Он постоял, давая привыкнуть глазам, и по скрипящим деревянным ступенькам поднялся на второй этаж. На дверях двух выходивших на лестничную площадку квартир табличек с номерами не было, но Стас почему-то сразу твердо выбрал ту, которая была обита старым серо-зеленым дермантином.

Стас не ошибся. Дверь распахнулась почти в ту же секунду, когда он прикоснулся к звонку. Перед Стасом стояла пожилая дама с сухим строгим лицом. Ее светло-серые, прозрачные, как две большие капли воды, глаза смотрели внимательно и спокойно. Лицо дамы все еще было красивым. На ней было строгое черное платье с белыми кружевами и маленькая черная шляпка-таблетка с паутинчатой вуалькой. В руках дама держала длинные, такие же паутинчатые перчатки.

После, думая об этой встрече, Стас с удивлением вспоминал, как в первое мгновение он был твердо убежден: перед ним стоит не живой человек, а портрет, музейный экспонат. Один из тех, что были развешены по стенам бывшего генерал-губернаторского особняка. Это странное ощущение длилось всего мгновение, но это мгновение было.

— Здравствуйте, молодой человек! Я давно жду вас. Ведь вы — следователь, не так ли? — рассеивая наваждение, произнесла женщина. Говорила она, почти не раскрывая рта и не шевеля бесцветными губами. Голос у нее был сухим, словно старый бумажный лист.

— Прошу вас, — сделала она приглашающий жест рукой и, повернувшись, пошла в глубь квартиры. Стас последовал за ней по узкому, как пенал, неосвещенному коридору. Впрочем, узким он казался оттого, что вдоль одной из его стен тянулся длинный камод с бесчисленным количеством выдвижных ящиков. Их медные ручки в темноте тускло поблескивали. В конце коридора Аделаида Игоревна Доманская открыла дверь, и они оказались в неожиданно веселой комнате. Это ощущение рождалось от светлых обоев в мелкую бело-голубую полоску.

Кроме широкой железной кровати, маленького столика и двух стульев, в комнате ничего не было. Лишь на стене над кроватью висела большая потемневшая картина в широкой багетной раме. Картина изображала сражение парусных кораблей. На раме была прибита медная пластинка, на которой было выгравировано: «Граф Алексей Григорьевич Орлов жжет флот капудан-паши Хасан-бея в Чесменской бухте в 1770 году».

На черной, маслянистой воде горел неуклюжий корабль с огромной, похожей на обитый кружевами гроб, кормой.

В желто-алом гигантском пламени обреченно метались фигуры матросов. На переднем плане изображено маленькое длинное суденышко с русским военно-морским Андреевским флагом. Оно устремлялось к темной громаде еще одного корабля со спущенными парусами.

Стас вспомнил прочитанное когда-то, что в Чесменском бою русские пустили в атаку на турецкую эскадру, запершуюся в бухте под защитой береговой артиллерии, специальные суда-брандеры, загруженные горючими материалами. Вблизи турецких кораблей русские моряки, выпрыгнув на шлюпки, зажгли брандеры и направили их пылающие костры к бортам турецких судов. Маневр был неотразим. Сгорел практически весь турецкий флот. Турки потеряли убитыми более десяти тысяч, русские — одиннадцать человек. Российский флот завоевал полное господство в Эгейском море. Момент атаки и был запечатлен на картине.

Под картиной висели две маленькие фотографии в овальных картонных рамочках. На одной, видимо, еще дореволюционных времен, стоял, сжимая эфес шашки, статный офицер с широкими слитками погон на плечах. На другой — заразительно-белозубо улыбался человек с большими залысинами, в рубашке с полосатым отложным воротником, какие носили в первые послевоенные годы.

Осмотревшись, Стас понял, что одна из стен комнаты представляла собой тыльную сторону поставленных друг на друга книжных полок. За полками оказалась еще как бы маленькая комнатка. Ее стены также были заставлены до потолка книжными полками. В этой комнатке-библиотеке стояла тахта, укрытая ярким желтым покрывалом. На тахте лежала большая подушка с явно заметной вмятиной от головы. Туда же был втиснут торшер с маленьким столиком и шнурочком-выключателем, удобно висящим как раз над подушкой. На торшерном столике лежала начатая пачка финских лицензионных сигарет «Салем» и стояла тяжелая хрустальная пепельница. Она была ослепительно чиста.

Книги на полках не жались ровными рядами, а лежали как попало — стояли вертикально, лежали плашмя, были составлены шалашиком. Корешки их не блистали непорочной аккуратностью, нет, было видно, эти книги читали и перечитывали. Внутри одной из полок стоял мощный транзисторный приемник с выдвинутой, насколько позволяла высота полки, суставчатой антенной, похожей на корабельную мачту. В окружении потертых книжных переплетов его блестящий, крепкий, набитый электроникой корпус казался пришельцем из другой жизни, словно современный отель, неожиданно выросший среди старых деревянных домишек захолустного морского побережья.

Рассматривая внутренность этой комнатки — шкафа, Стас почувствовал, что его тоже рассматривают. Он повернул голову к Аделаиде Игоревне. Доманская действительно с каким-то странным выражением смотрела на него. Стас не успел определить это выражение, потому что как только он обернулся, она согнала его с лица.

Презрительно взглянув на Стаса, в комнату вошел знакомый рыжий котенок. Цепляясь коготками за покрывало, он взобрался на тахту и свернулся клубком посередине.