Дарья Дезомбре - Тайна голландских изразцов

– У родителей поддержки вы не нашли, я так понимаю? – Андрей скосил взгляд на снимок. Лица на старой черно-белой фотографии были слишком мелкими. Но Грибоедов, очевидно, помнил их наизусть.

– Не совсем. Отец был таким… Нервно-оптимистичным. Мол, у Славы все хорошо, даже отлично. Нельзя же успевать по всем предметам одинаково, верно? А математика для мальчика важнее мучений Раскольникова. Мать же молчала и глядела в пол. Я понял: проблема глубже, чем мне казалось, и в следующий раз попросил прийти одну мать. Реакция оказалась неожиданной… Помню, был чудесный майский день, пустой класс, открытые окна, на школьном дворе мальчишки играют в футбол – до нас доносились радостные крики, удары по мячу. А рядом со мной за первой партой сидела маленькая белокурая женщина в темно-синем скромном костюме, которая еще до того, как я произнес первую фразу, начала рыдать. Я, честно говоря, испугался. Сел рядом, стал, как идиот, похлопывать ее по плечу и говорить, что все не так страшно, ну подумаешь, литература! И сам не сразу понял, что говорю с интонациями отца Сидюхина: тем же нарочито бодрым тоном и даже употребляю те же обороты. Наконец она взяла себя в руки, пошла умылась в школьном туалете холодной водой. А вернувшись, сказала: «Я вижу, вы хороший человек и настоящий учитель. Но не думаю, что у вас получится помочь этому мальчику. Когда ему было пять, он поджег нашу кошку – ту, которая росла вместе с ним, мы взяли ее котенком. Уж не помню причины – мы ему что-то не купили, чего он хотел. Возможно, мороженого. Кошку мы спасли, но она очень мучилась. Славик сказал: «Папа, мама, она такая страшная, ее надо усыпить». Мы и усыпили – просто потому, что не могли видеть каждый день перед собой свидетельство бессмысленной жестокости единственного сына. Потом, на даче, меня вызвала поговорить свекровь: она застала мальчика за забавой: он отрезал ножницами лапки пойманным ящерицам, препарировал лягушек и ежей. На вопросы бабушки отвечал просто: мне нравится. А затем с соседних дворов стали пропадать собаки и кошки… Свекровь подозревала, чьих это рук дело, но Славик все отрицал. Только в августе нашли пару обугленных трупиков в лесу, неподалеку от дома, и его дачный приятель, Колька, местный мальчик, сознался, что помогал ловить животных… Но смотреть, как Славик их убивает, не смог – зажал уши и убежал домой. Узнав об этом, родители Коли чуть его не прибили. Мне же муж говорил: нельзя бить! Надо действовать убеждением. Однако убеждением не получалось. В детсаду он щипал и толкал других детей. Его наказывали – и он стал обижать, обзываться. За группой, в которую ходил Славик, закрепилась дурная репутация: детишки там много плакали и с криками просыпались ночью. В лето перед школой произошла трагедия. – Мать Славика запнулась, но все-таки продолжила: – Сгорела дача, а в ней задохнулись бабка с дедом. Мальчик в это время якобы гулял в лесу. «Я уверена, – сказала Сидюхина, поглядев на меня сухими глазами, – что это сделал Слава. Видите ли, свекровь первая поняла, что ее внук – монстр».

Грибоедов прокашлялся и поднял выцветшие голубые глаза на Андрея.

– Я тогда, конечно, подумал, что она преувеличивает: да, ребенок глух эмоционально. Да, очевидно, склонен к садизму. Но убийство… А мать Славика вдруг спросила: «А вы заметили, как он общается с другими детьми?» Я покачал отрицательно головой – Славик, как мне казалось, пользовался популярностью у одноклассников. «Да, – подтвердила Сидюхина. – Другие дети к нему тянутся. Поначалу. Он неглупый. У него повадки лидера. Но он продолжает линию, начатую еще в детсаду, просто с возрастом стал изощреннее… Выбирает жертву и начинает организованную травлю. Сколько Слава учится в вашей школе? Всего пару месяцев… Первый месяц он, как сумасшедший, накинулся на математику – отец был счастлив. Собственно, мы для этого его к вам и привели. Чтобы отвлекся от своих паскудств. Мы это уже проходили. С детства покупали ему все, что душе угодно: фотоаппарат и все к нему растворители, потом конструкторы, набор «Юный химик»… Но надолго его не хватит, я знаю. Уверена, что половина класса его уже ненавидит. Скоро возненавидит и вторая. Максимум в ноябре нам снова придется менять школу. – Сидюхина кивнула обреченно, явно своим мыслям. – Не тратьте на него время, – закончила она. – Поверьте мне, я все перепробовала. И била его, когда отец не видел, и кричала, и плакала, и умоляла. Все без толку…» Она ушла. А я, знаете, в те годы еще верил в воспитательный процесс… – Грибоедов развел руками.

Андрей спросил:

– А что, не стоит?

– Почему же? Воспитание – отличная штука. Но генетика перебьет любую педагогику, вы уж мне поверьте. У меня сорок лет опыта…

– Так чем же дело кончилось с Сидюхиным? – поторопил его Андрей: на часах было уже десять вечера, и он очень устал.

А Грибоедов вдруг будто сжался в размерах и опустил глаза.

– Я очень виноват, – сказал он.

Андрей выпрямился на стуле: вот оно, ради чего он сюда пришел!

– На следующей неделе после того, как я поговорил с матерью Славика, ко мне заявилась математичка, женщина лет сорока, отличный специалист, сухая, строгая, знаете, старой закваски. Она объявила, что хочет уйти из школы, и виной всему – Слава Сидюхин. Что-то такое он ей сказал – математичка отказалась поделиться, но, очевидно, на тему женской ее невостребованности… Настолько болезненное, что довел до слез. Это ее-то! Которую мы держали за самого жесткого педагога на всю школу! И я понял: надо действовать. Пару ночей не спал, решая, как приступить к задаче. Ведь мать действительно, наверное, все перепробовала. Но сердечная тупость… А с другой стороны, явный потенциал в точных дисциплинах… В общем, я начертил пару графиков, которые и представил Сидюхину после уроков. Он ожидал от меня критики, а я был расслабленно прохладен. Ни слова о математичке. На одном графике я начертил его эмоциональное развитие, на другом – интеллектуальное. «Видишь, – сказал я ему, – по второму показателю ты один из лучших в классе. А по первому тебя может обогнать любой первоклашка. Ты откровенно недоразвит». Он, помню, поглядел на меня искоса, ухмыльнулся: «А мне и так хорошо». «Это пока, – кивнул я. – Пока ты не начал интегрироваться по-взрослому в социум. Ты же не собираешься жить на Северном полюсе? Любишь вкусно поесть, хочешь попутешествовать?» – «Ну», – нахмурился он. «Для этого нужно зарабатывать деньги. А работать тебе придется в коллективе. Понимаешь, к чему я клоню?» – «Я должен подтянуть эмоциональное» развитие?» – «У тебя не выйдет», – сказал ему я. «Это почему же?» – «Не хватает ферментов в твоей умной башке, очевидно. Что-то врожденное». – «И что же делать?» Он расслабленно качал ногой, но я понял, что смог его заинтересовать. «Компенсируй эмоции за счет ума». – «Как это?» «Ты вот не понимаешь метаний Раскольникова, это действительно трудно, если ничего не чувствуешь. Но ты можешь понять, как расположить к себе людей». – «В смысле?» – «Что нужно сделать, чтобы от тебя не шарахались при ближайшем знакомстве, как от слизняка?» Он задумался: «Что?» – «Помогать. Говорить приятное. Показывать свое участие. Наконец, просто слушать…» – «Это все?» – «Нет. Но для начала, в качестве тренировки эмоционального мускула, вполне достаточно. Попробуй решить такую задачку и посмотри… Понравится ли тебе нравиться?»