Эва Хансен - Латекс

Разве женщина является женщиной только когда имеет вагину? Нет, она еще какая даже не имея ничего внутри. Внешне всегда спокойная, но я-то знаю, что скрывается под этим спокойствием!

Удивительная женщина.

Я понимал, что мне надо бы держаться от С. подальше, да и ей некогда проводить время таким образом, но редкие встречи приносили массу удовольствия, заставляя вспоминать о них все остальное время.

К тому времени мне нашлось кем заняться самому.

Есть разница между девушками по вызову, которых мало чем испугаешь, и неопытной. Ее нужно приручать и приучать, чтобы потом воспользоваться плодами сексуального раскрепощения в полной мере.

Я знал, что никогда не расскажу С. об этой девушке и не позволю вовлечь в наши игры. Хотя бы потому, что я всегда должен быть Хозяином, Топом, а не боттомом. Представить, что эта девушка видит, как порют меня самого… Нет, это немыслимо!

Началось раздвоение, причем, чем больше я довлел над новой партнершей, тем более послушным становился с С. С одной творил, что хотел сам, другая творила еще более немыслимое со мной. Однако условие не оставлять следов выполняла.

Вставляя вибратор нижней, я одновременно словно чувствовал такой же в себе. Поняв, что мне и впрямь не хватает собственных ощущений, воспользовался тем, что партнерша всегда с завязанными глазами, и сам вставлял себе вибратор.

Но так не могло продолжаться долго, и я снова начал ездить к С., где бы она ни была. Тащился через полстраны, чтобы получить свою порцию плетей, бешеных оргазмов и задницу, на которою без того, чтобы не поморщиться, не сядешь. Понимал девок, которых использовали во время секс-игр, понимал, что это ненормально, даже опасно, но бросить не мог. Мне было мало готовой на все партнерши, было нужно, чтобы и меня самого тоже мучили – пороли и даже трахали.

С. с каждым днем становилась Хозяйкой все больше. Но при этом она желала быть рабыней. Вот что так роднило нас, и это неудивительно, – мы желали довлеть и подчиняться, пороть и быть выпоротыми, мучить и мучиться, приказывать и выполнять приказы, брать и умолять, испытывать боль и удовольствие одновременно.

Мы не давали друг другу спуска и перерыва. Зажимы, на соски обоим, грузики тоже. Вибраторы, горячий воск и, конечно, плеть или флоггер. Постоять в колодках пока твои ягодицы обрабатывают плетью, а соски держат грузики на весу, постоять на распятии под флоггером, а то и походить на четвереньках лошадкой с плагом с хвостиком и ударами стеком по чувствительным местам – все одинаково. Разница только в том, что я использовал свой член, а она страной.

Я много слышал о поведении Тона-мужчины и Боттома-женщины, о Хозяине и рабыне, о безоговорочном послушании и безграничной власти. Либо наоборот – Хозяйке и ее рабе. Но не слышал и не видел равных отношений.

У нас было именно такое. В те минуты, когда я брал в руки плеть или свечу, защелкивал на ошейнике ее шеи карабин, чтобы потащить за собой, как собачонку, или прикреплял наручники на распятии, я был Хозяином, и С. безоговорочно подчинялась, но, получив свою порцию наказания и удовольствия, мы менялись ролями и удовольствиями.

Когда ты Топ и Боттом не в разные дни, а в течение одного вечера, когда, прикрепляя зажимы на ее груди, чувствуешь боль от таких же зажимов на своей, когда твой собственный зад горит, в то время как ты порешь ее… – это совсем иное ощущение, словами его не передать. Мы не просто две половинки, созданные друг для друга, но словно человек и его отражение, если не знать, где оригинал, а где отражение, можно запутаться.

Я знаю, что С. чувствовала то же. Знаю, что ни с кем другим она так вести себя не могла. Как не мог и я.

Едва ли та, которой я увлекся, была на такое способна. Едва ли вообще поняла бы такое поведение.

Линн поняла, что это о Фриде…

Сначала шел текст, от которого хотелось плакать. Густав раскрепощал строгую Фриду почти так, как это делал Ларс с самой Линн. Только Ларс не мог спрятать лицо за маской, все же Линн напросилась к нему в замок под видом журналистки, пишущей о берсерках, а Густав сообразил так сделать, чем подкупил Фриду основательно. Садист под маской куда эффектней просто садиста, и подчиняться тому, чьего лица ты не видишь, и с кем не знакома легче. Это Линн не прочитала в тетрадях Густава, это она знала от самой Фриды.

Таинственный незнакомец, лица которого она не видела, вытворял с Фридой что хотел, она соглашалась на все. И когда он, наконец, открыл лицо, делая предложение, она не испугалась. Возможно, если бы они тогда поженились, Густав был бы жив. Но решающий шаг отложили до каких-то лучших времен, а потом Фрида осознала, что даже с Густавом не может быть рабыней, и ушла от него.

У Густава сложилась новая пара с Бритт, потому именно она сейчас вдова.

Но как же у них с Бритт? Ведь Густаву была нужна нижняя, способная в мгновение ока превратиться в Хозяйку. Неужели?..

Линн вдруг вспомнила некоторые фразы подруги, брошенные вскользь, не вполне понятные, а потому прошедшие вне внимания. Да, несомненно, Бритт была именно такой – то нижней, то верхней! Пришлось признать, что она способна засадить партнеру вибратор в зад и отходить плетью.

Интересно, говорил ли Густав своей жене об С. и своем с ней опыте? Как об этом спросить Бритт, не признаваясь, что читала его записи?

Однажды подруги обсуждали вопрос о том, каково это – быть Хозяйкой. Линн честно сказала, что для нее это неприемлемо – видеть мужчину на коленях с ошейником и цепочкой. Мужчина всегда должен быть Хозяином, в сексе тоже.

Фриду коробили скорее сами женщины в черной коже и с хлыстами в руках.

И только Бритт задорно смеялась:

– А почему бы нет? Не нравится кожа – не надевай, разденься догола или в какую-нибудь сеточку. Кстати, обнаженная женщина на высоких каблуках и с хлыстом в руках смотрится очень сексуально. Еще какой-нибудь кожаный поясок на бедрах, чтобы свободный конец ремня спускался до нужного места… И вообще, кожаных ремней побольше, металла на них тоже, цепей, бляшек…

Линн возражала:

– Это антураж, а мы о сути.

– Антураж должен отражать суть. Кто сказал, что мужчина не может испытывать те же ощущения, что и женщина, когда его, например, порют?

Фрида тогда что-то заподозрила и подозрительно поинтересовалась:

– Ты Густава порола?

Бритт рассмеялась:

– А ты?

На том разговор закончился, вернее, их просто прервали, а потом все забылось. Тогда подругам показалось, что Бритт просто блефует, было заметно, что Густав порол ее серьезно, и когда это делал, тоже понятно – Бритт вдруг начинала сидеть боком. Представить себе, что она может пороть Густава в ответ, было невозможно.