Елена Гордеева - Не все мы умрем

Герман крепко прижимал ее к себе. Голова у нее и вправду кружилась, только в другую сторону от вальса. Щеки Евгении горели; ей нравилось обниматься с Ежиком. Его горячая ладонь снова лежала на ее голой спине, и его пальцы неторопливо считали родинки — раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять, — ей было невыразимо приятно, и она благодарно подняла на него сияющие глаза. Герман вдруг наклонился и поцеловал ее.

— Что вы делаете? — продолжала кружиться Евгения, закрыв от удовольствия глаза.

— Думаю.

— О чем? — беспечно поинтересовалась она, пребывая в расслабленном состоянии.

— О том, что при вашей воле вы тоже могли бы влюбиться в кого угодно. Почему бы не в меня?

От удивления глаза Евгении открылись:

— Я об этом не думала.

— Что вам мешает об этом подумать?

Евгения думала всю дорогу домой: от ресторана до дачи.

«Нравится ли мне Ежик? Да, конечно. Как человек очень нравится. Но я не позволяла себе смотреть на него глазами женщины.

После того что случилось, я была уверена, что новую жизнь буду строить в одиночестве. В самом деле, кому можно признаться и кто выдержит подобное признание и не сломается, если я скрыла это даже от мужа?»

Из всех, кого она знала, выдержать мог только Герман, и без всяких усилий. Более того, еще месяц назад он предложил ей фиктивный брак.

«А почему, собственно говоря, фиктивный? Это я подумала, что фиктивный, а он просто говорил тогда о браке.

Вот почему я ошиблась: он предлагал мне на выбор Антона или себя. И я решила, что таким образом он предлагает мне работу. Работу он мне предлагал действительно: «Банк в Германии — это серьезно», — сказал тогда он.

Банк — это настолько серьезно, что я и помыслить не могла об обычном браке. Догадываюсь, чем этот банк занимается. Брак я приняла за предложение работать в разведывательной структуре. При чем же здесь муж, жена, дети?

И Германа я выбрала тогда по здравому смыслу, а не по принципу симпатии, поскольку главная роль принадлежала ему, а не Антону. Герман главный, банк его. Промежуточное звено в виде Антона я просто исключила.

Выходит, я ничего не поняла? Господи, какая же я дура! Он за мной ухаживает и ухаживает, гладит, родинки считает, а я с умным видом принимаю это за тренировки. При чем здесь самооборона? Но с другой стороны, какой странный способ ухаживать он выбрал!

А что ему еще оставалось делать с этой дурочкой из Зачатьевского переулочка? Мужчина ей, можно сказать, признается в своих чувствах, а она ему в ответ сует Канта или Шопенгауэра. «Метафизика любви», видишь ли! Есть от чего сойти с ума! Вот он и сошел, стал кидать меня на маты и садиться сверху, а я и тут ничего не поняла!»

И она вслух проговорилась:

— Бедный Ежик!

Но Герману почему-то послышалось: «Бедный Йорик». И он действительно перестал что-либо понимать, хотя до этого вел машину спокойно: раз она думает, значит, это очень хорошо, мысль у нее всегда конструктивна и движется в правильном направлении. Только Йорик в нужное направление не вписывался.

За думами Евгения даже не заметила, как они пересели из «Линкольна» в старенький «Москвич», как приехали в Томилино, как вошли в дом, как Герман снимал с нее манто; она перестала думать, только когда Герман опять ее поцеловал — и ради удовольствия, и ради проверки: что она там надумала? — классический немецкий идеализм в действии.

Ее руки взметнулись и обняли его за шею…

На односпальной кровати лежать вдвоем можно лишь тесно прижавшись друг к другу. Герман устроился на спине, а она на боку, спиной ощущая стену, но ей так было даже удобней. Евгения разглядывала Ежика не стесняясь, потому что он прикрыл веки; она смотрела на него глазами влюбленной женщины и недоумевала, почему он до сих пор не женат.

Если рассуждать так: разведка наша, а родился он там. Что из этого можно извлечь? Что родители его тоже там? Похоже. Но он не немец. Или немец? Не немец, решила Евгения, у него другой характер мышления, уж здесь ее провести трудно, почти невозможно. Но внешне на немца похож, даже очень, ярко выраженный нордический тип белой расы: Ежик не только высокий и голубоглазый, но и нос у него узкий, и голова удлиненной формы, и здоровье дай бог каждому, и зубы свои, а ему тридцать семь, хотя выглядит моложе. Выходит, фенотип подбирали специально, и не у него, а у его родителей. Бывает ли такое? Евгения колебалась с ответом. Разведывательная структура по родственному принципу? Такая структура должна быть более законспирирована, чем любая другая. Какой самый секретный отдел в спецслужбах? Евгения была уверена, что отдел кадров. А таким кадрам цены нет!

Она смотрела на Германа, и ее разбирало любопытство и жалость. Любопытство — понятно, а жалость… А как не пожалеть человека, если даже жену ему подбирают сверху по принципу: подходит или не подходит?

— Бедный Ежик! — прошептала Евгения, полностью поглощенная своими мыслями.

Герман открыл глаза.

— Который раз вы называете меня бедным Йориком. Неужели я так похож на череп?

Евгения растерялась:

— Какой Йорик?

— Вы только что назвали меня Йориком.

— Ежиком, — поправила она. — У вас стрижка ежиком. Мне казалось, я говорила не вслух, а про себя.

— Вы, моя любовь, говорите про себя, но выводы делаете всегда вслух.

В темноте он не видел, как она зарделась от смущения, но почувствовал и притянул ее голову к себе:

— Скажите мне шепотом на ушко, почему я бедный?

Что оставалось Евгении делать? Рассказывать.

Герман захохотал как сумасшедший и хохотал до тех пор, пока челюсти у него не свело.

Евгении сначала хотелось обидеться, но обидеться на такой открытый, заливистый смех не получилось, и она сама рассмеялась.

— О удивительная из женщин! Нет, о самая удивительная из всех удивительных женщин! Хочу вас успокоить. Предложение я вам сделал по той простой причине, что вы мне нравитесь, и никакой другой. Выбор я сделал сам, мне его никто не навязывал.

— А все остальное правильно?

Герман издал звук скорее похожий на всхлип:

— Что вы еще хотите узнать?

Нагнувшись к его уху, Евгения опять зашептала:

— Это СВР?

Тишина.

— Если ГРУ, то у меня к вам вопросов еще больше.

Герман перевернулся на бок, обхватил ее покрепче, подмял под себя и поцеловал:

— Нет. Это ГМН.

Евгения затихла только потому, что он целовал ее губы. Но стоило ему оторваться, как она тут же сказала:

— Странная аббревиатура. Хм! Что-то гуманитарное?

— Некоторым образом. — Герман осторожно вошел в нее, она засмеялась. — Разве это смешно? — опешил Герман.

— А по-вашему, это трагедия? — И тут же вцепилась в него: — Ой! Так это Герман!

Герман замер, а затем прыснул:

— Я, конечно, польщен, что в такой момент вы думаете только обо мне. Но…