Елена Гордеева - Не все мы умрем

Не говоря ни слова он подошел к Евгении, положил перед ней на стол кейс, открыл его, Евгения кивнула, он вытащил бланк, она поставила на нем подпись, кейс закрылся.

Мокрухтин вытянул шею и вытаращил глаза, глядя, как курьер отстегнул наручник у себя на запястье и защелкнул браслет на батарее центрального отопления, поставив кейс рядом с радиатором на пол. Наличка, безошибочно определил Мокрухтин, те самые трудности, о которых она говорила. Ах, если б это лет на десять пораньше! Чего бы он здесь устроил, какую вьюгу! А теперь нельзя. Бизнесмен, твою мать!

Курьер кивнул, прощаясь, и безмолвно удалился, слегка присев в дверном проеме. Подписанный бланк Евгения убрала в стол.

— Извините, ради бога, что приходится отвлекаться. — Зеленые глаза остановились на Мокрухтине. — Так вот. Не только бензоколонки, но и казино, и рестораны участвуют в проекте. Это в их же интересах. Чем привлекательнее будет место вокруг таких заведений, тем больше посетителей обратит на него внимание, тем большие суммы к их владельцам ВЕР-НУТ-СЯ. Понимаете? Поэтому вложение денег в озеленение города не есть пустая трата средств, как некоторые поначалу думают.

Но Мокрухтин уже так не думал, и она видела это по его глазам. Ему предлагали потрясающую схему отмывания денег: я пожертвую вам на озеленение, вы пожертвуете мне, скажем, на строительство церкви. Само собой разумеется, за минусом комиссионных. А уж извлечь отмытые таким образом деньги из строительства — это пустяки. Он слышал, что такая схема существует, но до этого момента с ней не сталкивался и деталей не знал. Как не знал их никто, кроме Евгении и Барсукова. Главное здесь заключалось в слове «пожертвование». Этим словом не интересуются ни налоговые органы (потому что налогов с пожертвований не возьмешь), ни органы по борьбе с экономическими преступлениями (потому что, по их мнению, в безвозмездности не может быть злого умысла). Те и другие занимаются исключительно сложными схемами с офшорами, а того, что делается под самым их носом, не видят. Конечно, существовала опасность, что могут кинуть.

Но, что могут кинуть его, Мокрухтин не допускал. Барсуков же не самоубийца. Хотя надо подумать еще и еще раз, и на трезвую голову, а не под прицелом зеленых дурманящих глаз. У него от нее было такое ощущение, словно он чифирю в камере опился до одури, и его мутило.

— И последнее, — услышал он голос женщины. — Участники программы по озеленению города будут награждены специальными грамотами правительства Москвы. Это, конечно, не фамилия, выбитая золотыми буквами на стене храма Христа Спасителя, но деталь не такая уж маловажная. Работа с правительством Москвы само по себе мероприятие престижное.

В принципе Евгения сказала все, что надо, а что не сказала, то продемонстрировала. Иногда немой этюд выше реплики персонажа. Вот, например, кейс с наручниками у батареи кричит гораздо громче, чем сам Барсуков.

Сцена первая, явление третье. Те же и шеф.

В холле раздался зычный голос Барсукова, что-то грохнуло, дверь распахнулась, и президент собственной персоной появился в кабинете Евгении:

— Здравствуйте.

Евгения сидела, уставившись в стену, за которой обсуждались проблемы «озеленения». Очень точное определение. Потому что в результате некоторых действий денежные купюры приобретали вполне определенный цвет и определенный вес в мировой финансовой структуре. Слово «капуста» ей не нравилось — что-то из области кухонных склок, а вот «озеленение» — в самый раз.

Шесть лет назад ей бы было совестно так думать, а сегодня — нет. И сегодня более чем когда-либо — не совестно. Та молодая девушка, что вышла из университета, исчезла, под ее личиной сформировался другой человек, посторонним людям невидимый. Прежняя Женя испугалась бы, отступила, а скорее всего даже не помыслила бы о подобном. А она серьезно раздумывала, как увидела Мокрухтина, так и зашевелилось в ее душе что-то. Говорила о проекте озеленения Москвы, а сама…

— Жень! — позвал селектор голосом Таечки. — Чайку попьем? С кексом?

— Попьем, — отозвалась Евгения.

Она выключила компьютер, убрала со стола ненужные уже бумаги и вышла в холл.

— Я пока чайник поставлю, а ты вызови курьера. Пусть дипломат заберет.

— Так он еще не ушел! — Рука Таи с поднятой телефонной трубкой застыла в воздухе. — В закутке сидит.

Офис у них был маленький: холл, три комнаты и один закуток. В холле хозяйничала секретарша Тая, кабинеты президента и генерального с одной стороны холла, напротив дверь бухгалтера и закуток, называемый кухней.

Главного бухгалтера в офисе почти никогда не было, потому что она жила в Мытищах, там же работала на основной работе и подрабатывала у них в конторе. Компания зарегистрирована была тоже в Мытищах, так проще, хлопот меньше и с налоговой, и с другими желающими поживиться организациями. Нет, и в Мытищах люди жить хотят, но аппетиты их по сравнению с Москвой более умеренные — огороды помогают. Вот и главный бухгалтер из Мытищ стоил Барсукову всего двести долларов в месяц. Зарплата очень скромная, если учесть, какие сделки проводились и что за бумажки оформлялись в компании «Экотранс». Но зато зарплата была постоянной и от финансовых кризисов не зависела. Правда, существовала еще одна деталь — на большинство сделок бумажек вообще не заводили, Евгения все держала в голове. Поэтому соответствующие организации могли приходить в их офис, могли проверять документацию, компьютер — толку никакого. В офисе ничего лишнего не было, у бухгалтера — тоже. Стоило это Барсукову пятнадцать процентов.

На кухне размером в пять квадратных метров — отсюда и ласковое название «закуток» — шипел на электрической плите чайник, а курьер попивал кофе, возвышаясь над столом, как Джомолунгма. Но вершина Джомолунгмы была не снежная, а кудрявая. Рядом с ним — сидящим! — Евгения чувствовала себя лилипутом. Его фигура загораживала все окно, отчего в закутке казалось темновато. Войдя, Евгения сощурилась, пытаясь разглядеть что-нибудь, кроме абриса гигантской статуи, и включила верхний свет.

Курьер добродушно улыбался, зная, какое впечатление его габариты производят на простых смертных. Такого одной пулей не возьмешь.

— Ничего, что я тут похозяйничал? — пробасил он.

— Ничего, — разрешила Евгения. — Тут и хозяйничать особо негде.

— Зато уютненько. — Он допил последний глоток и встал.

«Рост баскетбольный, — подумала Евгения, — бицепсы культуриста, а голова с тыкву. Интересно, а в этой тыкве извилинки есть или только семечки?»

— Есть, — засмеялся геркулес, словно уловив ее мысли.

Она вскинула голову, гигант голову опустил и смотрел на нее с высоты птичьего полета.

— Я на заочном учусь, в университете на историческом.