Александр Леонидов - Траектория

— Бабарыкин с обеда не вернулся, Жижин только что ушел в свой подъезд, Данилов в столярке всегда обедает, Дербеко домой уехал.

— Если вас не затруднит, пригласите Жижина,— прошу я.

Когда приходит Жижин, особой радости на его лице не вижу. Горбатый нос плиточника-мозаичника глядит куда-то выше моей головы, словно Жижин не замечает моего присутствия и ему вообще нет дела до того, чем вызвав интерес следователя к его персоне.

— Здравствуйте, Жижин,— делая приветливую мину, говорю я.

Тот, буркнув в ответ что-то нечленораздельное, косится на вошедшего в вагончик Дементьича.

— Доброго здоровьица,— улыбкой приветствует меня Данилов.— Помешал, поди?

Отвечаю на приветствие и поворачиваюсь к Жижину.

— Я бы хотела с вами побеседовать... Проедемте со мной.

— Здесь нельзя? — хмурится он.

— Нежелательно.

Дементьич стаскивает рукавицы и, опустившись на корточки возле калорифера, протягивает руки к спирали. Заинтересованно поглядывает на нас снизу вверх.

— Тимофей Дементьевич, — обращаюсь к нему. — Появится Дербеко, передайте, пожалуйста, чтобы сразу ехал в прокуратуру.

— Обязательно,— с видимым чувством удовлетворения кивает Данилов.— Не беспокойтесь, все в точности исполню.

В моем кабинете Жижин становится похож на карася, привезенного в корзине с травой и сомлевшего от долгой дороги. Спрашиваю, как давно и какие суммы он передает Дербеко за завышаемые объемы работ. Глаза Жижина выпучиваются, рот медленно открывается и закрывается, но совершенно беззвучно.

— Я жду ответа,— напоминаю ему.

— Какого? — выдавливает Жижин.

— Откровенного.

Но он продолжает молчать.

— Ладно, дело ваше. Не хотите отвечать на этот вопрос, ответьте на другой.

Жижин впивается глазами в мою переносицу.

Спрашиваю:

Чем вам не угодил Хохлов?

— Хотите сказать, что это я столкнул его? — кривя рот, хмыкает Жижин.

— Зачем вы передавали Дербеко деньги?

— Когда? — осторожно любопытствует он.

— По моим данным, довольно часто. Напомнить?

— Зря стараетесь, не было этого.

— А в «Ветерке»? Десятирублевыми купюрами? — спрашиваю я и, уже блефуя, добавляю: — Еще напомнить?

Жижин, крутнув плохо выбритым кадыком, с усилием выговаривает куда-то в сторону:

— Не надо... Отдаю ему каждый месяц по пять червонцев.

— И как давно?

— Тысячу двести уже выложил,— угрюмо признается Жижин.

Произвожу в уме несложные расчеты, после чего уточняю:

— Два года?

Жижин кивает. Делает это он с таким прискорбием, будто был беззащитной овечкой, с которой только и знали, что стригли шерсть. Поэтому снова уточняю:

— Сколько денег вы оставляли себе? Имеются в виду незаконные.

Жижин буркает:

— Рублей шестьдесят — семьдесят...

— Жижин,— укоризненно произношу я.— Вы знаете, как называется то, чем, вы с Дербеко занимались?

— Преступление,— неохотно роняет он,

— Тяжкие преступление,— поясняю я. — Хищение и дача взятки. А у Дербеко — получение взятки. Вам раньше это в голову не приходило?

— Догадывался.

— И все-таки продолжали?

— Куда деваться, раз Дербеко меня втянул,— жалуется он.

— Значит, Жижин, вас это устраивало,— констатирую я.

Не найдя сочувствия, допрашиваемый срывается на злобное шипение:

— А кого бы это не устроило?! Все хотят поменьше работать, а жрать получше. Только красивыми словами прикрываются! Знаю я этих передовиков — бессеребреников! Им еще не так завышают! Небось не отказываются!

Широко раскрыв глаза, разглядываю нахала. Потом ставлю его на место:

— Вы лучше помолчите. «Втянули» его! Плитку воровать вас тоже кто-нибудь учил?

— Какую плитку?

— Кафельную!- Конечно, вас устраивало, что Дербеко все видит а молчит. А Хохлов молчать не хотел.

— Что вы все этого Хохлова ко мне приплетаете?! Сдался он мне!

— Где вы находились, когда раздался крив Хохлова?

— На пятом этаже. В ванной плитку докладывал.

— В одном подъезде с Хохловым! — утверждаю я.

— Ну и что? Он же с четвертого свалился.

— Откуда вам это известно?

— Все говорят.

— После крика вы сразу вниз побежали?

— Жижин менее уверенно, чем прежде, отвечает:

— Ну, да...

— Спустились по лестнице того же подъезда, в котором работали?

— Кажется...

— Откуда такая неуверенность?

Нос Жижина целится в лужицу талого снега под его валенками, руки сжимаются и разжимаются, словно он хочет размять затекшие пальцы.

Как вы оказались в соседнем подъезде? — тороплю я.

— Не знаю... Когда услышал крик, почему-то сразу побежал через лоджию туда.

— Вам не кажется странным подобный маршрут?

— Так получилось...

— Жижин, не кривите душой. Ведь в ваших интересах говорить правду.

Жижнн вздыхает.

— Ящик с кафелем в бабарыкинском подъезде прятал, на восьмом этаже.

— Он и сейчас там лежит? — недоверчиво интересуюсь я.

— Продал...

— И, естественно, не знаете кому?

— А что смеяться? Я паспортов не спрашиваю.

— Мужчина в папахе в тот день к вам приходил?

Жижин не понимает.

— В папахе?

— Они с Бабарыкиным бежали но лестнице впереди вас,— поясняю я.

— A-a-a… Видел кого-то. Но я его не знаю. Да он сразу, как из подъезда выскочил, за угол шмыгнул.

— Вот так,— раздумчиво произношу я, потом неожиданно даже для себя спрашиваю: — К крове Хохлова нас отправлял Дербеко? Или сами пошли?

— Что я там забыл?

На лице Жижина такое неподдельное недоумение, что становится ясно — все мои расспросы об одежде, а которой погиб Хохлов, повиснут в воздухе.

18.

Дербеко, узнав, что всего лишь час назад плиточник-мозаичник Жижин, он же взяткодатель, взят мной под стражу и направлен в следственный изолятор, становится сговорчивым и, тяжело вздохнув, просит несколько листов бумаги, на одном из которых, несмотря на мои настойчивые разъяснений, что документ не может называться явкой с повинной, поскольку пишется уже после того, как следствию стало известно о совершенном преступлении, все-таки выводит крупными красивыми буквами именно этот заголовок. Работает он усердно. Время от времени беззвучно шевелит губами, очевидно, производя свои нехитрые расчеты, отирает тыльной стороной ладони выступающий на лоб пот, сосредоточенно покусывает колпачок шариковой авторучки. Закончив сочинение, Дербеко перечитывает его, словно проверяя, нет ли в нем орфографических ошибок, после чего передает мне.

На исписанных аккуратным почерком страницах он полностью признает себя виновным в нарушении правил техники безопасности; повествует о том, как начальник управления Мизеров, пообещав ему должность главного инженера, просил в случае чего дать показания, что распоряжение о допуске Хохлова к работе дал не он, а Омелин; рассказывает о завышения объемов работ Жижину, получении с него за это взяток и даже про то, как пытался склонить на ту же махинацию Бабарыкнна и Тропина.