Анна и Сергей Литвиновы - Сердце бога

На стапели в МИКе поставили новую ракету и новый корабль. И снова началась работа. Все завертелось в прежнем ритме: испытания, адский холод и поземка на улице, казарменный неуют в общаге, столовая, работающая три часа в день (по часу на завтрак, обед и ужин), редкие выпивки или шахматы в компании Радия. Однако трудились и гражданские, и военные на подъеме. Делали то, что до них не делал еще никто на Земле. Готовили самый первый полет человека в космос. Ради этого можно было и пострадать.

22 декабря взлетела ракета, понесла ввысь новый корабль с собачками Кометой и Шуткой. Но на орбиту его вывести не удалось. Отказали двигатели третьей ступени. Корабль от нее отделился и приземлился, слава богу, на территории Союза – но в чертовой глуши, в Эвенкии, в сорока километрах от поселка Тура.

Спускаемый аппарат искали четверо суток. Собачки оказались живы-здоровы. Однако пуск был признан настолько неуспешным, что его, как и все прочие наши неудачи, засекретили. ТАСС ничего не сообщил, советские люди, как и все остальное прогрессивное человечество, ничего не узнали.

В итоге получилось, что Новый год Владик справлял на полигоне – без всякой надежды на возвращение в столицу. Они с Рыжовым встречали бой курантов в городке. Дом офицеров тогда еще не построили. Однако местные политотдельцы хорошо понимали, как тяжело служится военным в ледяной пустыне, неделями напролет на площадках, потому постарались изо всех сил, устраивая праздник. Из пожарного депо выгнали машины, несколько раз вымыли полы, посреди зала водрузили елку, расставили столы. Устроили концерт в традициях «Карнавальной ночи» и банкет (правда, из напитков подавались нарзан и ситро – сухой закон не отменяли даже в Новогодье). Для Владика, просидевшего на площадке безвылазно больше месяца, городок показался столицей: надо же, здесь встречались женщины, и даже красивые, работали магазины, и мальчишки летели с ледяной горки.

После того как пробили куранты, они с Радием вышли из «банкетного зала». Глотнули разведенного спирта из фляги. У Владика настроение упало. Ему вспомнилось, как встречали шестидесятый. Как в квартире Флоринского записывали на магнитофон пожелания на наступивший год. И вот теперь – Юрия Васильевича нет на свете. И нет рядом с Владиком Гали. И не сбылось главное пожелание Флоринского: чтобы в космос умчался советский человек. Слава богу, хоть друг имелся рядом – Радий. Было кому сказать: «Ох, несчастливый оказался год високосный, шестидесятый. Катастрофа на сорок первой площадке. А на нашей, второй? Пять пусков произвели по программе «Восток» – а успешным оказался только один, с Белкой и Стрелкой».

– В общей сложности неудачных пусков было не пять, а девять, – поправил Радий, обернувшись: не подслушивают ли? – Еще двумя ракетами в этом году пуляли в Луну и двумя в Марс. И все «ушли за бугор».

– Да, дела неважные, – вздохнул Владик, которым овладело уныние. – Одна удача из девяти возможных. Долго же нам придется пилотируемого полета ждать.

– А что теперь, приоритет американцам отдавать? – возразил редко терявший присутствие духа Радий. – До нас на политчасе доводили: американе ведь ничего не секретят, и они заранее оповестили, что планируют свой прыжок в космос на пятое мая. Неужто мы уступим? Нет, брат. Поэтому для оптимизма я предлагаю другую арифметику: по собачкам. Из четырех собачьих экипажей на Землю вернулось два. Получается, успех пятидесятипроцентный. Да и Мушку с Пчелкой могли бы не взрывать – сели б они прекрасно, хоть и в Китае. Тоже, считай, удачный пуск. Выходит, семьдесят пять процентов благополучного исхода.

– И все равно наш ЭсПэ не станет человека запускать до двух полностью успешных полетов.

– Это точно, Королев – мужик четкий. Значит, будем стараться и два безаварийных пуска ему обеспечим.

1961

Полигон Тюратам

(космодром Байконур)

Владик

После Новогодья Владик принял решение больше дней не считать, с полигона в Москву не рваться. Постараться представить, что Тюратам теперь в его жизни навсегда. Как Радия – забрали в армию на двадцать пять лет и безо всякой надежды на мобилизацию. Когда начинаешь мыслить подобным образом, становится легче. И впрямь дни понеслись за днями, слагаясь в недели и месяцы.

В феврале с Тюратама попытались запустить две ракеты к Венере. Владик тоже готовил в МИКе эти межпланетные станции. Первый аппарат вышел на околоземную орбиту, но очень низкую. Сделал пару витков и рухнул на Землю – как ни удивительно, на территорию СССР. Через два с половиной года мальчик, купаясь в реке Бирюсе, найдет странную медаль с изображением планеты Венеры. Медаль отдадут в милицию, та переправит ее в КГБ, и в итоге она вернется назад в королевское ОКБ.

Следующая станция к Венере улетит. Связь с ней потеряют на седьмые сутки, но она пронесется на расстоянии ста тысяч километров от Венеры, что произойдет впервые в мире. Запуск посчитают успешным, о нем прогремит ТАСС, и Радий с Владиком выпьют вечером коньячка за утреннюю звезду. Не дотерпит бутылка армянского, привезенная Иноземцевым, до главного старта года.

На полигон приедут космонавты – та самая шестерка, которую Владик видел в цехе, когда они примерялись к креслу корабля «Восток»: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович. Будут ходить всюду – в шинельках, тоненькие, хрупкие. Их будет сопровождать на правах дядьки генерал Провотворов. Встречаться с ним Иноземцеву совсем не хотелось, поэтому он старался поменьше с ними со всеми пересекаться.

Наконец, в марте, девятого, полетит беспилотный корабль с собакой Чернушкой. И это будет первый полностью успешный одновитковый беспилотный полет. А двадцать второго марта отправят на орбиту следующий спутник, с манекеном и собакой Звездочкой, и он опять-таки приземлится благополучно.

Итак, если применять методику Радия и считать по «собачьим экипажам», получалось, что четыре из шести вернулись невредимыми. А два последних слетали без замечаний. Значит, понимали все, приближался самый важный и ответственный пуск – после которого, надеялся Владик, его отпустят в столицу.

За прошедшие более чем полвека столько всего написано было о первом полете человека в космос, что Владику стало трудно в итоге отделять собственные впечатления от вычитанного в мемуарах. Тем не менее он хорошо помнил свои ощущения, когда Гагарин и Титов примеряли скафандры, а потом садились в них в корабль. Это было девятого или десятого апреля в МИКе. Королев тогда стоял рядом с космонавтами, и Владика поразило, как он смотрел на пилотов: то был воистину отцовский взгляд, в котором смешивались гордость, обеспокоенность и тревога.