Анна и Сергей Литвиновы - Сердце бога

Он написал заявление на отпуск и взял билет в Энск, к маме. До поезда оставалось еще три дня. Ночевал в общаге в Подлипках для молодых специалистов. После второй площадки полигона ему любые бытовые неудобства стали нипочем.

Иноземцев повидался с Галей – она работала все там же, в переводческом отделе ОКБ. Жила по-прежнему с Провотворовым, в Доме правительства. Выглядела прекрасно и промурлыкала: «Скоро я надеюсь тебя удивить». Он переспросил грубовато: «Ты беременна, что ли?» Галя расхохоталась: «Нет, совсем из другой оперы!»

Владик съездил в Дом правительства к сыну. Вот с кем произошла разительная перемена! Мальчик вовсю бегал, не слушался няню, болтал на своем детском языке, шкодничал. Иноземцева он с ходу стал называть папой – не иначе Галка, умница, продолжала воспитательную работу. С Юрочкой стало интересно играть, читать и заниматься, и Владик с сожалением оторвался от него и постановил для себя, что, как бы ни складывалась судьба и их отношения с бывшей женою, с мальчиком он должен видеться часто.

Из квартиры Провотворова он, как и год назад, отправился в общежитие к Марии. Сердце билось. Что ни говори, она была человеком, по которому он в Тюратаме тосковал больше всего. Но в Лефортове его ждало жестокое разочарование. В комнате болгарки жили совсем другие девушки, и про нее они ничего не слышали. Не знали о Стоичковой ни на вахте, ни комендант общежития.

Иноземцев отправился в деканат. Замдекана, ведавший аспирантами, сказал равнодушно: «Да, была такая. Ее отчислили, по собственной просьбе, по состоянию здоровья». – «И где она теперь?» – «Уехала на родину».

Владик бросился разыскивать Вилена – хоть какая-то ниточка. На службе, в КБ, ему сказали – вот новость! – что Кудимов уволился. Иноземцев позвонил ему в квартиру на Кутузовский – и, как ни странно, Вилен оказался дома. Обрадовался ему: «О, Владислав Дмитриевич! Вернулся? Сколько лет, сколько зим! Приезжай, я как раз сегодня выходной, сижу дома».

Кудимов рассказал ему, что пришлось перейти работать в «ящик», где он служил прежде: «Представляешь, они сами меня нашли, предложили должность с повышением. Конечно, я согласился». Однако о Марии даже он ничего не смог рассказать, помимо того что Владик уже знал: девушка отчислилась по собственному желанию и уехала на родину. «Мы встречались с ней несколько раз. Особенно Лерка с ней подружилась. Нет, адреса своего она не оставила. Может, когда-нибудь напишет? Наш-то адрес она знает, мы ей дали».

Однако болгарка больше не написала – ни Вилену с Лерой, ни Владику, и на горизонте не появлялась.

…И вот теперь, пятьдесят с лишним лет спустя, Иноземцев стоял перед извещением о ее смерти – на неприметной улочке тихого болгарского городка. Или то была не она? На листке имелась фотография – неважного качества, мутная, слегка подмоченная дождями. На ней изображена была женщина лет семидесяти – улыбающаяся, сухощавая, со всеми зубами. Владик вгляделся в фото: кажется, что-то общее есть. Глаза, складка рта, изгиб бровей. Может, и впрямь она? Как узнаешь человека спустя полвека на выцветшем фото! Иноземцев пробежал глазами текст «Възпоменания» – после нескольких лет, проведенных на здешнем курорте, читать по-болгарски несложные тексты он, худо-бедно, научился. Тем более что на листке теснились стандартные фразы: «Дорогая тетя… ушла… любим, скорбим, никогда не забудем». Правда, имелась и еще одна зацепка, от которой сердце застучало чаще: в листке поминали двухлетнюю годовщину смерти, а женщина умерла в восемьдесят лет. Значит, сейчас ей было бы восемьдесят два, как раз – Мария не кокетничала своим возрастом, не скрывала, что она на пару лет его старше…

Застывший у калитки, он привлек внимание хозяйки. Она была лет шестидесяти, полноватая, с нитями седины в ярко-черных волосах и некрасивая. Хозяйка прошла несколько шагов по палисаднику и обратилась к нему: «Имате нужда от нещо?» Он спросил по-русски, стараясь говорить простыми фразами и отчетливо выговаривать слова: «Эта женщина, Мария Иванова Стоичкова… Я, мне кажется, знал ее. Кто она вам?»

– Сте руски? – спросила хозяйка. Он понял: «Вы русский?»

– Да.

– От кой град?

– Москва.

– Да, – кивнула женщина, – леля ми разказваше, че учи в Москва. – Он снова понял без труда: «Тетя говорила мне, что училась в Москве».

– Да! – воскликнул он. – Когда была молодая! В аспирантуре, в Энергетическом институте!

Хозяйка кивнула: «Так-так», – а потом поманила его рукой: «Влезте!»

Он прошел вслед за ней по палисаднику. В гостиной на первом этаже, совмещенной с кухней, она усадила его за полированный стол. Потом выключила какое-то жарево на плите, полезла в секретер, порылась среди полиэтиленовых пакетов, набитых фотографиями, и достала один, едва ли не самый тоненький. Вытащила из него три фото разного размера и цвета.

Первое изображение оказалось копией того, что было напечатано на «Възпоменании», только лучше качеством: немолодая дама, худощавая и улыбающаяся в тридцать два зуба. Теперь показалось, что это и впрямь Мария, его Мария, только, разумеется, сильно постаревшая. Следующее фото – маленькое, полароидное – изображало ее же в обнимку с хозяйкой. Стоичкова была примерно на четверть века моложе, чем на предыдущей карточке. Тут черты его Марии проступали еще отчетливее. А последнее фото было черно-белым, с трещинами и оторванным уголком – но оно, точно, изображало ее, именно ее – тех времен, когда он ее знал: молодая, крепкозубая, хохочущая… «Да, это она», – прошептал Иноземцев. Хозяйка глядела на него, пригорюнившись.

Потом он долго расспрашивал ее с помощью встроенного в его телефон переводчика, по нескольку раз переспрашивая, и воссоздал в общих чертах судьбу Марии Стоичковой.

Она проучилась в Москве в аспирантуре один год, потом вдруг вернулась в Болгарию, хотя планировала оставаться в Москве три года. Довольно скоро уехала во Францию. А потом очень долгое время от нее не было никаких известий. Снова она появилась в родной стране в середине восьмидесятых, когда в Советском Союзе началась перестройка и режим Живкова клонился к закату. Рассказывала о себе: живет в Америке, в небольшом городке на Восточном побережье, у нее свой бизнес. Замужем, но детей нет и никогда не было. Много путешествует по свету, подолгу жила и работала в Чили, Японии, Китае, Индонезии. С тех пор связь с ней, хоть и тоненькая, не прерывалась. Мария писала в А. своей племяннице, передавала подарочки-передачки и несколько раз, когда бывала на родине, заезжала в гости. А два года назад позвонил из США ее муж (он американец) и сказал, что Мария, к сожалению, умерла.

Иноземцев почувствовал, что устал, поднялся из-за стола, поблагодарил хозяйку и распрощался. «Подождите, – вдруг схватила она его за руку. – Скажите, вы любили ее?» – и она жадно принялась вглядываться в его лицо. Он помедлил, грустно улыбнулся и покивал своим мыслям: «Да. Конечно. Да, любил».