Владимир Свержин - Танцы на минном поле

Неизвестно, чем уж ответила на это пылкое послание парижского Ромео Ржевская Джульета, но майор контрразведки Степан Назарович Повитухин вцепился в этот адрес, как черт в грешную душу. — Отлично, — думал он. Теперь можно играть. Кто-нибудь мог назвать везением появление письма, копия которого лежала сейчас перед Повитухиным, но … Когда б не это письмо, могла бы всплыть купчая; не купчая, так материалы светской хроники. Не перечесть всего, чем может засветиться человек.

Повитухин занялся составлением ориентировки для коллег из парижского центра, когда в дверь постучали. — Степан Назарович! Геннадий Валерьянович просил вас зайти к нему.

— Хорошо, хорошо! — ответил майор Повитухин, начиная складывать бумаги. — Иду!

В этот день рабочее совещание у генерала Банникова длилось несколько дольше обычного. И, хотя ничего нового полковник Коновалец на нем услышать не расчитывал, присутствие на подобного рода мероприятиях было обязательным. Сидя возле генерала на месте “младшего лидера” он, невнимательно слушал начальников, повествующих о том, как нелегко работать в стране, победившей разум. Сейчас его больше интересовало другое. Это другое было прислано утром в его кабинет майором Жичигиным и лежало, запертое в сейфе, в ожидании возвращения полковника. Это другое было видеокассетой, содержащей материалы допроса Альберта Мухановского, и Геннадий Валерьянович с нетерпением ждал, когда же закончится совещание. Вернувшись, наконец, в свой кабинет, он распорядился вызвать к себе майора Повитухина, и, вытащив из сейфа кассету, вставил ее в видеомагнитофон. Съемка велась скрытой камерой, расположенной так, чтобы фиксировать лицо допрашиваемого, оставляя следователя за кадром. Обстановка апартаментов, в которых велась съемка, была более, чем скромна. Два стула и стол, привинченные к полу, вот, собственно, и все, что там было. На стуле сидел молодой человек, затравленно оглядывая помещение, в котором он оказался. Того, на чьи вопросы он должен был бы отвечать, в комнате не было. Не было уже долго, больше часа. Коновалец усмехнулся. Метод был старинный, известный, но, вместе с тем, оправдывающий себя. Взятый на горячем Мухановский был привезен в следственный изолятор и посажен к образцово-показательным заключенным. Нет, это не была пресловутая “пресс-хата” с матерыми уголовниками. Это был театр одного зрителя, и этим зрителем был начинающий шпион Альберт Мухановский. Самая придирчивая экспертиза не нашла бы на теле Альберта Федоровича ни малейших следов насилия, но все пятьдесят четыре часа до вызова на допрос, он провел в состоянии поминутного опасения за свою жизнь. Теперь же, в ожидании следователя, изнуренный и психологически сломленный, Мухановский имел время оглядеться по сторонам и, упершись взглядом в голый бетон, убедиться в безнадежности своего положения. И встать, да что встать, бегом побежать по пути полного чистосердечного раскаяния и всемерного сотрудничества.

Наконец, дверь комнаты отворилась, и в помещение вошел исполняющий роль следователя майор Жичигин.

— Добрый день, Альберт Федорович,

— Коновалец представил, как в этот момент он снимает и вешает на спинку стула штатское драповое пальто, протирает рукавом запотевшие стекла очков, представился весь невоенный вид майора Жичигина и полковник невольно усмехнулся. После камеры и ее враждебных обитателей это самое: “Добрый день, " — было бальзамом на раны и светом в оконце.

— Прошу простить меня, я был вынужден задержаться, — продолжал Жичигин. — Скажите, Альберт Федорович, — усаживаясь на стул спиной к камере, спросил контрразведчик, — вы хотите чаю? Лично я — очень.

— Да, — выдавил из себя Мухановский, видимо все еще не веря, что человек, сидящий напротив него не собирается загонять ему иглы под ногти и зажимать гениталии в тиски. — Спасибо.

Жичигин нажал на кнопку вызова охранника. Тот появился в дверях тотчас же и, сурово посмотрев на пациента, глухо поинтересовался:

— Увести?

Эта сцена тоже была разыграна по нотам. При звуке такого вопроса в возбужденном мозгу недавнего дипломата тотчас же всплыла картина ждущих его возвращения сокамерников, и он с надеждой, как утопающий на соломинку, бросил взгляд на следователя.

— Нет, — покачал головой Жичигин, — если возможно, принесите сюда, пожалуйста, пару стаканов чаю.

— Ну что ж, Альберт Федорович, — выкладывая перед собой на стол чистые листы бумаги и авторучку, начал Жичигин, — давайте, пока суд да дело, займемся нашими проблемами. Думаю, не стоит вам рассказывать, что чистосердечное признание…

— Нет, — прервал его Мухановский. — Это лишнее. Я готов ответить на любые ваши вопросы.

— Вот и славно, — кивнул майор. — Вот и славно. А то ведь, что получается. У нас и у милиции на вас имеется по собственному зубу. Для контрразведки вы — американский шпион, а для органов Внутренних Дел — торговец наркотиками и соучастник в нападении на оперативную группу Управления по борьбе с организованной преступностью.

На лице Мухановского отразилось выражение глубокого замешательства:

— Я?!

— Ну, да, — бесцветно, словно сообщая подследственному, что в детстве он прогуливал школу, произнес “следователь”. — Нападение произошло возле ночного клуба “Фугас” чуть меньше месяца назад. Трое сотрудников милиции получили травмы средней тяжести.

— Да, но я… — начал было припоминать Мухановский. — Меня действительно задерживали… Для проверки документов.

— Ну, да, конечно. Дальше вы спокойно пошли домой и ничего о нападении не знаете.

— Так оно и было, — подавленно прошептал вчерашний дипломат.

— Предположим, что я вам верю, — согласился Жичигин. — В конце концов, к нашему делу это отношения не имеет. Но милиция располагает данными, что за несколько минут перед “проверкой документов” вы встречались с торговцем наркотиками из Нигерии Мабуно, который сейчас находится в следственном изоляторе. С ним вам стоило бы устроить очную ставку, потому что в РУОПе никак не могут понять, каким образом вы общались с Мабуно, если, как тот утверждает, никакими другими языками, кроме нигерийского, он не владеет. Но мы опять уклонились в сторону. Поймите меня правильно, я не пытаюсь вас запугать, я просто пытаюсь объяснить вам ваше положение. А оно усугубляется тем, что этот самый Мабуно, не желающий говорить, работал на крупного наркодельца Тахонгу, тоже нигерийского происхождения, погибшего в ту же ночь в результате теракта. Так что букет, как вы сами видите, у вас получается очень ароматный.

В помещение вошел охранник с двумя стаканами полупрозрачного чая.

— Благодарю вас, — произнес Жичигин, глядя на поставленные перед ним стаканы. — Угощайтесь, Альберт Федорович. Не Бог вест что, конечно, но, как говориться, чем богаты.