Рекс Стаут - Клиентура на нарах

Без пяти одиннадцать я уже проиграл три доллара.

В ящике моего стола лежали два убористо исписанных блокнота. Вулф не стал держать клиентов всю ночь напролет, но отпустил их только под утро, когда от ночи мало что осталось. Зато теперь мы знали о каждом из них гораздо больше, чем было напечатано в газетах. В некоторых отношениях наши клиенты ничем не отличались один от другого. Во всяком случае, так они утверждали. Все заявили, что не убивали Зигмунда Кейса, но никого, даже родную дочь, не опечалила его гибель. Ни у кого не было револьвера. Никто толком не умел стрелять. Никто не мог представить доказательств виновности Тэлботта и улик, достаточных для его ареста. Ни у кого не было надежного алиби. И у каждого был мотив. Может быть, не самый лучший в мире, как у Тэлботта, но вполне заслуживающий внимания.

Так они говорили.

Фердинанд Пол беспрерывно возмущался и не мог уразуметь, с какой стати мы тратим на них время, когда наша единственная цель - разрушить алиби Тэлботта и изобличить его. И все-таки Пол внес свой вклад в копилку фактов. Десять лет назад он дал Зигмунду Кейсу сто тысяч долларов на обустройство помещения, достойного фирмы, возглавляемой крупнейшим промышленным дизайнером. За последние два года прибыли Кейса достигли заоблачных высот, и Полу хотелось, чтобы Кейс отдал ему половину этих прибылей. Но Кейс не отдал. Он выплачивал Полу жалких пять процентов годовых, причем не с прибылей, а с доли самого Пола. Получалось по пять тысяч долларов в год, хотя доходы фирмы были по крайней мере в двадцать раз больше. Пол не мог предложить Кейсу классический выбор: выкупи мою долю или продай мне свою. Он просчитался, пытаясь провернуть несколько других проектов, и сидел по уши в долгах. Прибегнуть к помощи закона он тоже не мог, потому что в партнерском соглашении было черным по белому написано: пять процентов. А прибыли Кейс проводил через бухгалтерию как зарплату, заявляя, что фирма получает доходы исключительно благодаря его талантам. По словам Пола, он ошибся в Кейсе. Типичный случай. Теперь, когда Кейс мертв, все изменилось. У фирмы много контрактов, а по некоторым договорам она будет получать отчисления в течение двадцати лет. Если Полу и Дороти, наследнице Кейса, не удастся договориться, они разделят фирму по суду, и тогда Полу, как он полагал, достанется не менее двухсот тысяч долларов, а возможно, и много больше.

По мнению Пола, это нельзя было считать мотивом. Не такой он человек, чтобы убивать из-за денег. Да и вообще об этом глупо говорить, потому что в день убийства, в 7:28 утра, он сел в поезд на Ларчмонт и отправился кататься на яхте. Где именно он сел в поезд - на Центральном вокзале или на углу Сотой и Двадцать пятой улиц? На Центральном, - ответил Пол. Он был один? Да. Он вышел из своего дома на Восточной восемьдесят четвертой улице ровно в семь часов и доехал до вокзала на метро. Часто ли он пользуется подземкой? Да, довольно часто, но не в часы "пик".

И так далее в том же духе. Четырнадцать страниц. Как подозреваемый, Пол тянул только на тройку с минусом, особенно если учесть, что поезд, которым он добирался до Ларчмонта, делает остановку на углу Сотой и Двадцать пятой через десять минут после отхода от перрона Центрального вокзала, в 7:38.

Что касается Дороти Кейс, то возникал большой вопрос: какая доля папашиных доходов доставалась ей? Судя по речи Дороти, иногда её отец сорил деньгами, но два-три оброненных ею замечания наводили на мысль, что он держался за свое богатство, как годовалый малыш - за чужую игрушку. Эта двойственность вносила некоторую неразбериху, усугублявшуюся тем обстоятельством, что Дороти ни бельмеса не смыслила в цифири. В конце концов я пришел к заключению, что размер её ежегодных "кормовых" колебался от пятисот до двадцати тысяч долларов. "Вилка", как вы понимаете, не маленькая. Труднее всего было понять, в каком положении ей лучше - при живом отце или при мертвом. Живой зарабатывал уйму денег и щедро осыпал ими дочь. После его смерти Дороти доставалось все, кроме доли Пола. Она это прекрасно понимала, и такой расклад ни капельки не шокировал её. К этому выводу я пришел, заметив, что Дороти даже не потрудилась вскинуть брови, когда речь зашла о её благосостоянии.

Если она лицедействовала, то чертовски хорошо. Дороти не стала в позу моралистки и не заявила, что дочери не убивают отцов. Защиту свою она построила на тезисе, что в такую несусветную рань не смогла бы убить даже муху. Она никогда не вставала с постели до одиннадцати часов утра, ну, разве что в каких-то чрезвычайных случаях. В тот вторник, например, ей сообщили о гибели отца между девятью и десятью часами, и она, разумеется, поднялась. Дороти жила вместе с отцом в квартире на Южной Сентрал-Парк-авеню. Слуги? Две горничных. Вулф спросил, могла ли она незаметно покинуть дом и вернуться до семи утра. Нет, ответила Дороти, разве что её окатили бы водой из шланга, чтобы разбудить. Если добиться этой цели, все остальное вполне осуществимо, хотя наверняка она не знает: никогда не пробовала.

Ей я не выставил никакой оценки, потому что был предубежден и не мог полагаться на свое суждение.

Интереснее всего было с Фрэнком Бродайком. Он горячо поддержал точку зрения Тэлботта, заявив, что, если бы решился на убийство, то прикончил бы Вика, а не Кейса, поскольку Кейс был обязан успехом и славой оборотистости Тэлботта, а вовсе не собственным талантам. Это утверждение так понравилось Бродайку, что он то и дело повторял его на все лады. Бродайк признал, что его дела разладились как раз тогда, когда Кейс пошел в гору. Признал он и справедливость высказывания Дороти, заявившей, что всего за три дня до гибели Кейс вчинил Бродайку судебный иск на сто тысяч долларов в возмещение убытков и обвинил его в краже чертежей, благодаря которым Бродайк получил заказы на оформление бетономешалки и стиральной машины. Но какого черта? Если уж убивать, то Вика Тэлботта, который оказался напористым парнем, пустил в ход обаяние и захватил почти весь рынок. Спросите любого уважаемого промышленного художника. Все скажут, что Кейс был посредственностью и изобретателем броских на вид безделушек, не понимавшим сложного и таинственного соотношения функциональности и красоты. Просматривая свои записи, я заметил, что Бродайк повторил эту характеристику четыре раза.

Он всячески стремился отвоевать утраченные позиции. Когда-то Бродайк был "жаворонком", и восход солнца вдохновлял его. На утренней заре ему хорошо работалось, и все свои блистательные победы прошлых лет он одержал в часы, когда под сенью деревьев на траве ещё лежала роса. Зато после обеда и по вечерам Бродайк превращался в тупицу. Со временем, однако, он стал ленив и безразличен ко всему, начал поздно ложиться и поздно вставать. Тогда-то и поблекла его звезда. Недавно он решил вновь возжечь свой огонь и месяц назад начал приходить на службу в семь утра, а то и раньше, за три часа до начала рабочего дня. К его великой радости, это уже приносило плоды, и он снова ощущал проблески вдохновения. Утром во вторник, когда убили Кейса, Бродайк пришел в контору, дождался подчиненных и похвастался революционной разработкой - эскизом обворожительно красивой взбивалки для яиц. Вулф спросил, был ли Бродайк в конторе один в миг рождения этого шедевра. Скажем, с половины седьмого до восьми утра. Да, он был один.