Сергей Лавров - Заначка на черный день

— Агнесса, я спиной, просто спинным мозгом чувствую, что он за нами наблюдает! И уже наверняка позвонил своим дружкам, чтобы нас пристукнули! Они проследят, куда мы идем, а потом кокнут нас, и все! Тебе хорошо, ты домой пойдешь, а я останусь тут, у него под боком, одна-одинешенька! Ох, и втравила ты меня в историю!

— Ну, хочешь, я у тебя переночую? Или, хочешь, ко мне пошли? — пыталась успокоить я ее.

— А на кого я квартиру оставлю? Вдруг жулики залезут?! Не надо мне этого удовольствия! И денег этих не хочу, и тревог таких тоже не хочу на старости лет! Ты, если хочешь, Зинаиду себе возьми в пособницы, она пройда еще та! А меня уволь! Я вот тебе издали покажу, где этот сосед живет, а дальше я тебе не помощница. Дальше ты уже сама как-нибудь. А я потихонечку поковыляю и спать лягу, а то и голова у меня разболелась, и ноги ломит, и на душе что-то неспокойно… Ты уж меня прости, ладно?

Она так разохалась, раскудахталась, что мне стало ее искренне жаль. Увидав темно-синий «фольксваген» у бровки тротуара и пожилого мужчину в черной куртке возле него, я поблагодарила подружку, взяла с нее страшную клятву никому ничего не рассказывать и с миром отпустила восвояси.

Мужчина, неторопливо хлопочущий у машины, был седоволосый, основательный, видный. У таких обычно всегда есть о чем задуматься, но часто нечем. Заметив, что именно к нему направляется дама, он специально отошел за машину, так, чтобы мне пришлось добираться до него, перешагивая через широкую грязную лужу. Ничего, потерпим для дела. Мы люди не гордые.

— Добрый вечер! — используя свою самую привлекательную улыбку, обратилась я к его широкой спине и, простите, к не менее широкой заднице. — Извините, пожалуйста, можно вас на минутку! Мужчина, я к вам обращаюсь!

Я металась по краю грязной лужи, выбирая место поуже и готовясь к прыжку, а этот крейсер не спеша разворачивал свою корму, чтобы взглянуть на меня главным калибром.

— Вы же видите — я занят… — процедил он сквозь зубы, достал из багажника грязную ветошку и принялся для вида елозить ею по полированной крыше своего экипажа.

Типичный дундук, согласитесь со мной! Каждая настоящая женщина меня поймет. У меня тут дело на десять миллионов — а этому придатку рулевого колеса некогда! Но я решила держать себя в руках. В конце концов, если ты споришь с идиотом, вполне вероятно, что он делает то же самое!

Я отступила на шаг, набралась решимости, вдохнула побольше воздуха для легкости, зажмурила глаза — и прыгнула! И не упала, между прочим! Немножко оступилась правой ногой, попав в грязь, так что пришлось ухватиться за багажник его машины. Как он завопил! Можно было подумать, что я собираюсь надругаться над прахом его матери!

— Вы что делаете! С ума сошла… дура!

— Ничего не случится с вашей повозкой, — легкомысленным тоном заметила я, щелчком сбивая случайный комочек грязи, налипший на полу плаща. — Она ведь железная!

— Я не об этом! — ворчливым голосом ответил он, обтирая тряпкой грязь со штанины. — Вы же меня обрызгали… идиотка…

Его счастье, что он не сказал «старая идиотка». Тогда бы я ему показала! А все прочие варианты меня устраивают. Настоящая женщина позволяет мужчинам говорить все, что им вздумается, но делает с ними то, что вздумается ей.

— Вы, я вижу, опытный водитель? — спросила я, указывай на большую букву «Ш» в треугольнике за стеклом.

— Тридцать восемь лет за рулем! — приосанился он. — Ни одной аварии!

— Что вы говорите! Вот это да-а!..

Впервые я поняла, в чем состоит высокое искусство управлять мужчиной, намного раньше, чем освоила примитивное ремесло управления автомобилем. Это случилось в первом классе средней школы, когда мальчики дрались за право донести до дома мой портфель. Мне тоже можно нацепить на лоб наклейку «Мастер первого класса по разведению индюков». Полвека уже прошло — и с тех пор они ни капли не изменились! Такие же напыщенные индюки… А я теперь уже глазками не стреляю, как прежде. Стесняюсь. Зря, наверное…

— Всегда мечтала узнать, что значит эта «Ш», — продолжила я беседу в избранном направлении. — Шпециалист?

— Вы что — неграмотная? — обиделся он, и отворотился от меня, бурча что-то под нос.

Бурчи, бурчи, милый. Никуда ты не денешься с веревки собственного мужского самолюбия. Будешь ты у меня ходить на коротком поводу, как бычок за пастушкой. Только вот скотиной я не интересуюсь, к сожалению…

— Ах, простите! Это, очевидно, «шофер» с большой буквы! Какая я недогадливая!.. Но мы, женщины, недостаточную глубину мысли умеем восполнить… другими глубинами.

И тотчас глазки его сделались маслянистыми, как у кота при виде баночки сметаны, он заулыбался и даже тряпку свою вонючую отложил.

— Ничего страшного… мне самому заумные не по душе. Теща у меня уж как начнет рассуждать, как начнет — ну прямо премьер-министр! А ведь коленвал от карбюратора не отличит! И жена в нее тоже… ха-ха-ха!..

Мы посмеялись в унисон, и я, посчитав, что прелюдии проведено достаточно, перешла к основному действу по извлечению информации из этого скудоумного хранилища. Тут меня подстерегало некоторое затруднение. Хранилище оказалось не столь простым, а с секретом. Я недооценила в нем житейский опыт ночного таксиста, чего только не перевидавшего за свой век на улицах славного города Питера… При первых же вопросах о девушке с чемоданчиком он набычился, замкнулся и спросил:

— А вам это зачем? Из милиции, что ли?

— Нет, что вы! Разве я похожа на милиционера? Это моя племянница… мы поссорились, и она ушла из дома! Представляете? Такая распущенная нынче молодежь!..

Он как-то странно посмотрел на меня.

— О клиентах справок не даю. Мне чужие проблемы ни к чему. Мое дело маленькое — посадил пассажира, отвез, деньги взял, пассажира высадил. Приходите с милицией, если ищете свою племянницу, тогда все и расскажу.

— Стойте! — воскликнула я. — Погодите! Не хотите говорить — не надо! Просто отвезите меня туда же, куда и ее. Как обычного пассажира! Я вам заплачу… сколько скажете.

Это я, конечно, блефовала. У меня на все про все до пенсии оставалось триста двадцать три рубля без мелочи. Он еще раз бросил на меня подозрительный взгляд, как-то недобро усмехнулся и кивнул:

— Ну что же… садитесь.

Мы поехали. Настроение мое из боевого сделалось грустным. Да, проходит мое время, проходит… Раньше такой вот водила за счастье посчитал бы подвезти, о деньгах бы и не заикнулся! А может, люди стали черствее, прагматичнее? Когда стареешь и слабеешь, кажется, что все вокруг становятся жестокосердыми. Я мусолила в кошельке свои мятые стольники, отчаянно рылась в сумочке за подкладкой в поисках завалившейся шалой купюры и краем глаза посматривала в окна — мне хорошо известен этот район.