Ольга Некрасова - Платит последний

Она недооценила Вадима. Колокольчик был, как всегда, предусмотрителен: поснимал ручки с ведущей на лоджию застекленной двери и со всех окон. На их месте остались дыры с какими-то квадратными гайками внутри. Мизинец пролезал в гайку, но не поворачивался. Лидия только сорвала ноготь.

Еще позавчера она, скорее всего, изрезала бы ножницами какую-нибудь попавшую под руку Вадимову одежду, разревелась и сдалась. На большее у нее не хватило бы ни самостоятельности, ни воображения. Но с позавчерашнего дня много чего произошло. У нее появился человек, ради которого стоило жить. И у нее появились деньги. Украв кредитную карточку, Вадим осложнил ей жизнь на час-два: она доедет до банка и получит новую. Персонального номера Вадим не знает и даже с карточкой не сможет снять со счета Лидии ни гроша.

С деньгами она сотрет Вадима в порошок. Пускай он сегодня обманул охранников — факт тот, что грубую силу можно просто нанять.

Господи, только бы вырваться отсюда!

На глаза попалась витрина с Вадимовыми спортивными кубками. Он терпеть не мог, когда их трогают, и забил витрину гвоздиком. Лидия пошла было на кухню за ножом, чтобы отогнуть этот гвоздик, но передумала. Лишние церемонии. Стекло витрины можно выдавить подушкой.

Она долго примерялась. Было не то чтобы страшно, а странно взять и ни с того ни с сего кокнуть стекло. Потом вспомнила, как Вадим насиловал ее, отравленную газом, теряющую сознание, и какой он был после этого довольный. Решил, что справился. А вот и нет, Колокольчик, не справился. Только истоптал все, что у нас было хорошего.

Стекло тихо кракнуло под подушкой. Вадимовы кубки сияли фальшивой позолотой: «Третье место…» «Второе место…», «Победителю…». Лидия выбрала «Победителя». Похожий на греческую амфору кубок приятно оттягивал руку, запустить таким в стекло — одно удовольствие. Хотя можно и не запускать, а выдавить окошко в двери на лоджию опять же подушкой. Но тогда и удовольствия не будет никакого.

Убьет он меня, подумала Лидия, замахиваясь кубком. Если бы Вадим сейчас вошел в квартиру, точно убил бы. Мысль была сладостная. А что вы хотите? Месть, настоящая месть, и должна ходить по краешку между жизнью и смертью. А бить сворованные из столовой тарелки, как это делала темпераментная Трехдюймовочка, скандаля со своим первым мужем, — не месть, а разрядка.

Кубок пробил оба стекла в двери и улетел на улицу. Какое-то мгновение битые стекла с дырой посередине держались в раме, а потом осыпались со звоном. Где-то внизу загрохотал, покатился по асфальту кубок.

Не пришибить бы кого, подумала Лидия. И взяла из витрины «Второе место».

Больше всего у Вадима было «Третьих мест». Хватило, чтобы перебить все стекла в квартире, и еще парочку Лидия выбросила на улицу просто так. Когда она примеривалась к незаслуженно забытому «Первому месту среди юниоров», в проеме двери показалось искривленное страхом и любопытством лицо. Ага, сосед перелез со своей лоджии.

— Ты чо? — спросил сосед, почесывая пузо под спортивной курткой. Ничего опасного он вроде бы не заметил и расслабился. — Кончай хулиганить, милицию вызову.

— Вызовите, — сказала Лидия.

— Ну да! — Сосед улыбнулся, мол, дурацкие твои шуточки. — Тебе поскандалить хочется, а Вадька мне потом такую покажет милицию…

— Я серьезно прошу! Меня украли и заперли! — зачастила Лидия. — Это не шутки!

Сосед поджал губы, отвернулся и полез обратно на свою лоджию.

— Вызови милицию, сволочь! А то я и тебе стекла перебью! — в спину ему крикнула Лидия.

— Изувечу, — не оборачиваясь, пообещал сосед. — Безо всякой милиции.

У Лидии опустились руки. Господи, что за люди! Кричи, умоляй, кидайся чем ни попадя из окон, сама выбросись — они только шторы задернут. Все боятся попасть в свидетели. Однажды в этом самом дворе полчаса в кровь дрались двое пьяных, пока Лидия не попросила Вадима их растащить. Милицию так никто и не вызвал. И ей Вадим запретил вызывать: дескать, станут полоскать на суде наши имена, а мы юридически друг другу никто, любовники.

Сосед карабкался на перила, и ничего у него не получалось. Перила были высокие — ему почти по грудь. Наверное, когда он перелезал сюда со своей лоджии, подставил что-нибудь под ноги.

— Табуреточку с кухни принеси, — миролюбивым тоном попросил сосед. Физиономия у него была такая растерянная, что Лидия засмеялась.

— Жена у тебя дома?

Сосед подумал и соврал:

— Не, я холостой.

— Ну, так сиди, пока не женишься, — заключила Лидия. — А придет Вадим, я скажу, что это ты все стекла перебил.

— Табуреточку я и сам взять могу, — рассудил сосед и занес ногу в проем выбитого окошка.

Лидия несильно стукнула его «Первым местом среди юниоров» и прошипела:

— Только сунься! Я закричу, что ты меня насилуешь!

— Ну ты и сука! Изнасилование — это ж восемь лет! — ужаснулся сосед, резво отскакивая на одной ноге.

— Ага, — с удовольствием подтвердила Лидия, хотя не знала, какой срок дают за изнасилование. — Я и синяки могу предъявить на экспертизе.

Они попрепирались («Да вызову я ментов, чеснслово, табуреточку дай!» — «Нет, сначала крикни жене, чтобы вызвала»). Потом на лоджию соседа вышла женщина и стала его звать. Лидия испугалась, что она даст ему табуретку, и вцепилась в него через разбитое окошко в двери. Сосед был мелконький. Он даже не пытался вырваться, только поскуливал. Пришлось еще поторговаться, но в конце концов женщина передала ей трубку домашнего радиотелефона. Лица ее Лидия так и не увидела, только руку, обогнувшую стенку между лоджиями. Сосед получил табуретку, но к себе не полез, пока Лидия не дозвонилась в милицию. Для страховки она позвонила и по «ноль два», и Трехдюймовочке. Хотела еще набрать Люськин номер, но сосед трубку отобрал и сказал, что все расскажет Вадиму.

— Расскажи, расскажи, — проводила его Лидия. — Только не забудь, что телефон все-таки дал мне ты.

Ментура примчалась через десять минут — здоровенные шкафы в бронежилетах. Дверь в квартиру они вышибли с одного удара. Лидия сказала спасибо, потрогала пылающий лоб — голова ныла и дергала, как один огромный больной зуб, — и потеряла сознание.

— Лидка, ты охренела! Это ж надо быть полной идиоткой, чтобы напялить мокрую одежду да еще и окна в квартире повыбивать! — выговаривала Трехдюймовочка, меняя компресс у нее на лбу. Было раннее утро. Обложенная подушками Лидия лежала на гигантской майоршиной кровати, сделанной в лучшие годы на заказ. В уголке под торшером посиживал Кудинкин и украдкой косился в вырез надетой на Лидию ночной сорочки. Сорочка была Трехдюймовочкина, что уже говорило о солидных размерах выреза. Майорша, не оборачиваясь, одернула Кудинкина: