Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Чтобы не мешать творческому беспорядку, я пробираюсь в свою комнату, ложусь на кровать и умираю от переутомления. К жизни меня возвращает звонок Марины. Смотрю на часы. Ого! Незаметно подкралось время ленча. Беру свой мобильник. Марина сходу даёт мне указания: во-первых, съездить к фрау Половинкин и сдать кровь на анализ. Между прочим, я это и так делаю регулярно. Раз в месяц фрау Половинкин с удовольствием выкачивает из меня красную жидкость. Правда, анализы показывают, что пока результаты так себе.

– Попроси Федю, чтобы отвез тебя к врачу, – требует Марина. – Нет, лучше я сама позвоню брату. Ты же, как маленький. Совсем меня не слушаешься!

Я обиженно надуваю губы. «Вот еще командирка нашлась на мою седую голову!»

– Во-вторых, не забудь съездить на «фенишки», – продолжает руководить мной жена. Кто не знает: «фенишки» – это социальный центр Нашего Городка. Что-то типа бесплатного универмага для малоимущих. Я – малоимущий малоизвестный писатель, поэтому имею право три раза в неделю отовариваться там продуктами и одеждой. Кто и почему назвал социальный центр «фенишками», я не знаю. На мой вопрос об этом Марина ответила просто: «Все так говорят, и я говорю». Что ж – «фенишки» так «фенишки».

– Сам не съешь – Саша поможет. Ладно, всё. Целую! – выдаёт на прощание Марина и отключается. Ей пора идти на ленч. Впрочем, мне тоже. Завтрак Геракла зовёт.

На этот раз в сумрачной столовой малолюдно. Только Лиля кормит голенькую Алинку йогуртом. Эрих, видимо, занят размещением художественной студии. Я здороваюсь с обеими дамами, ставлю на стол термос-предатель, устраиваю себя на стуле и приступаю к пресному овечьему сыру.

– Хотите, я наберу вам в термос кофе? – предлагает Лиля.

– Да, пожалуйста, если вам не трудно.

Лиля оставляет дочь одну и, схватив термос, исчезает в кухне. Алинка улыбается мне, показывая милые редкие зубики. Потом она принимается размахивать ложкой, как саблей. Брызги йогурта летят во все стороны.

– Алинка! Не балуйся! – строго говорит девочке Лиля, возвращаясь в столовую с потяжелевшим термосом. – Вот сделаю тебе а-та-та!

В ответ Алинка звонко смеется. У нее всегда хорошее настроение.

Лиля тоже улыбается.

– С завтрашнего дня начну водить Алинку в детский сад. Ничего с ней не успеваю! Сейчас весна – начало туристического сезона. Посетителей с каждым днём всё больше, да ещё эта выставка. Голова кругом идёт!

Я знаю, что детский сад недалеко. От соседней автобусной остановки к нему ведут большие следы босых ног, нарисованные яркой белой краской на тротуаре. Словно прошёл снежный человек. Следуя этим знакам, даже самые маленькие детки не заблудятся. Мне нравится такая забота о карапузах.

Забрав термос с кофе, я отправляюсь к себе. В коридоре звучат резкие голоса, стук молотков, гул и грохот, но в моей комнате тихо. Включаю обогреватель, сажусь к ноутбуку, проверяю электронную почту. Пока ничего нового. Жаль. Рассеянно барабаню пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «А не выпить ли мне таблетку?»

Что же, сказано – сделано. Опрометчиво запиваю лекарство горячим кофе. Фу, гадство! Обжёгся и едва не захлебнулся. Вот, не зря я не верю в силу таблеток!

Строго-настрого велю себе больше не отвлекаться, а целиком сосредоточиться на романе. До обеда можно и поработать. Один германский литературный критик как-то сказал, что есть два вида писателей: свиньи без таланта и свиньи с талантом. Я пока не определился, поэтому старательно пишу.

Лиля, поднявшись к открытому дверному люку в полу, зовёт меня обедать. Спускаюсь. В столовой опять никого нет.

– А где Эрих, Бахманы? – спрашиваю Лилю, хлопочущую у стола.

– Они занимаются делами, но вечером в столовой соберётся вся студия. Я хочу на ужин приготовить голубцы. Вы любите голубцы, Вадим?

Голубцы я люблю. Правда, идея ужина в обществе сумасшедших невольников мольберта мне не очень нравится. Слушать их пустой трёп про кисти и краски? Но действительность опять не предоставляет мне выбора. Однако, как же часто оказывается, что у нас нет выбора! С этой неутешительной мыслью занимаю своё место и осторожно пробую борщ. Он не горячий, но, обжёгшись на молоке – дуешь на воду. Эриха нет, поэтому некому угощать меня замковым вином. Рядом Лиля торопливо опустошает свою тарелку – её ждут туристы. Алинки не видно и не слышно да я про неё и не спрашиваю.

Расправившись с борщом, ковыляю в свою башню. В комнате подхожу к окну, забранному ажурной решёткой, и любуюсь живописной панорамой: плавный изгиб серой реки, оба берега которой покрыты изумрудными купами деревьев, чёрная чёрточка моста вдалеке, тёмно-зеленые горбы холмов, окружающие Наш Городок. Пожалуй, жаль, что я не художник.

Глядя на открывающийся с башни вольный простор, я вдруг чувствую, как мною овладевает тоска-печаль. Острое чувство одиночества пронзает насквозь. Работать над романом я больше не могу и не хочу. Разворачиваю стул к окну, сажаю себя, откинувшись на спинку, кладу ноги на широкий подоконник. Бездумно глазею на бледное прохладное небо с экономным на тепло германским солнцем, тихо бормоча себе под нос: «Чому я не сокил, чому не летаю? Чому мени Боже ти крилець не дав? Я б землю покинув и в небо злитав!» Дальше слова песни я не помню, поэтому повторяю снова и снова прицепившиеся строчки. Вот такая блажь.

Мне плохо. После инсульта я чувствую себя никчемным, ни на что не способным калекой. «Не обращай внимания, чудик – это просто хандра», – уговариваю себя. Начать, что ли, собирать винные этикетки? Мне не нужна вечная игла для примуса. Я не собираюсь жить вечно, но пока меня не обнял Кондратий, должен держаться. Держаться даже когда скрипят зубы, сами собой льются слезы и останавливается сердце. Держаться! Например, стать великим писателем. С лавровым венком на башке. А что еще остается? У вас есть другое предложение?

Наверное, я уснул. Хотя мне казалось, что только на секунду прикрыл глаза – просто моргнул, но когда их открыл и посмотрел на часы – был уже вечер. Небо за окном потемнело, солнце спряталось. Комнату наполняет таинственный сумрак, в котором легко можно нафантазировать себе всё, что угодно. Например, загадочную тень на полу. Но мне не хочется фантазировать. Мне хочется кофе.

Я, кряхтя, встаю с неудобного стула и потягиваюсь несколько раз, чтобы восстановить кровообращение в затёкшем теле. Потом включаю свет, наливаю кофе, с вызовом смотрю на ноутбук.

«Не вешать нос, гардемарины!»

Сделав несколько глотков ароматного допинга, я чувствую, что жизнь налаживается. Хандра на время отступает и затаивается в недоступных для меня уголках сознания. Вот, пусть там и прячется, стерва! А я, пока ещё не поздно, потолкую с Агафоном. У него-то уже ночь.