Сергей Владимиров - Пожинатель горя

— Ты?

— Я, Коль, я.

— Ланенский принес капусту?

— Понимаешь, тут…

— В чем дело?! — визгливо выкрикнул брат. — Кого ты привела с собой?!

— Я все объясню, — затараторила сестра. — Этот человек… он поможет… ты только выслушай…

— Ах ты, сука! Сдала, значит?! Легавым или самому Клоуну?! — зашелся истерическими воплями шантажист Коля.

Луна светила нам в спину, и если парень не мог рассмотреть моего лица, то очертание фигуры разобрал сразу же. Для меня он по-прежнему оставался невидимым.

— Николай, нам надо поговорить, — произнес я, шагнув вперед. — Я не из милиции и к твоим приятелям не имею никакого отношения. Если хочешь, оставайся там же и будем общаться на расстоянии.

— Сейчас пообщаемся, — мстительно отозвался брат. — И с тобой, помощничек, и с тобой, сестренка!

Раздался лязгающий звук передергиваемого затвора. Я бросился к Насте и повалил ее в рыхлый вонючий сугроб. Черное нутро барака взорвалось беспорядочной стрельбой, оранжевыми всплесками. Пули ушли высоко над нашими головами. Я перекатился на спину и достал пистолет. Вид оружия не напугал Настю, для нее казалось естественным, что парни, настоящие парни, непременно должны быть вооружены. Думала она совсем о другом.

— Не убивайте его, — прошептала девочка.

— Желаешь умереть сама?

— Лучше уж так…

Я не думал стрелять. Во-первых, не видел противника, во-вторых, не любил по поводу и без повода жать на спуск. Зато у Николая произошел нервный срыв. Не прицеливаясь, он палил в нашу сторону, в беззвездное небо, в бледно-желтую печальную луну. Каких-то секунд десять, пока не закончились патроны. После чего с безумным воплем, головой вперед, выпрыгнул в окно. Он оказался прямо передо мной. Лежа на куче грязного снега, я протянул руку, схватил Николая за штанину. Но страх удесятерил его силы. Парень легко вырвался и, продолжая орать полную бессмыслицу, бросился наутек. Я вскочил на ноги и кинулся за ним. Призывы остановиться и угрозы применить оружие не возымели никакого действия. Стало ясно — Настин брат сошел с ума. Девочка тоже бежала за нами, как бесполезное заклинание повторяя себе под нос: «Коля, остановись…»

Расстояние между нами сокращалось, еще немного — и я бы настиг его, как вдруг… парень исчез. Послышался глухой удар, тонкий жалобный вскрик откуда-то снизу. Я успел остановиться, Настя наткнулась на меня.

— Коля, Колечка, — бормотала теперь она. — Ты где?

Я понял это, сделав несколько шагов в том направлении, где мгновение назад дергалась фигурка незадачливого шантажиста. Когда-то на этом месте стояла изба, но ее снесли подчистую, бревна и доски растащили на хозяйственные нужды, остался лишь погреб, в который сбрасывали всякий ненужный хлам. Спички давали слишком мало света, а отсыревшие клочья бумаги, валявшиеся тут и там, упорно не хотели разгораться. Правда, и так все было понятно. Из погреба доносился булькающий хрип.

Начало светать. К этому времени был найден телефон-автомат и вызвана скорая. Усталый врач спустился вниз и осмотрел Николая.

— Несчастный случай, — констатировал он. — Есть родственники?

Бледная, изможденная Настя, цепляясь за мою руку, шагнула вперед.

— Доктор, он будет?..

— А кто-нибудь постарше? — не отреагировал врач.

— Нет, мы одни, мы совсем одни…

— Понятно. Все бы ничего, высота маленькая, внизу тряпье и картон, что и смягчило падение. Если бы не эта железяка… Она пропорола ему весь бок.

— Прекратите! — не выдержал я. — Он выживет?

— Кровопотеря слишком большая, — подавляя зевоту, произнес эскулап. — Вряд ли даже довезем до больницы. Да и там все бессмысленно. Помогайте загружать, раз вы такой настырный.

Санитар и я подняли Николая из погреба. Дыхания слышно не было, но парень был еще жив, судя по тому, что розовые пузырьки редко лопались на его разбитых губах. Куртку и свитер на животе можно было выжимать, густая черная кровь здесь смешалась с грязью. Я впервые увидел его лицо — так, должно быть, выглядит сама смерть. Запавшие глаза и щеки, заострившийся нос, резко обозначившийся кадык. Какой Николай в жизни, суждено ли мне узнать это?

Единственное деревце, росшее под окнами моего «офиса», точно елка новогодними игрушками, было усыпано разместившимися на ветвях котами. Они завывали на разные голоса, и их нестройная песнь будила меня по утрам. Я взглянул на часы и понял, что спал непозволительно долго: уже давно надо было ехать на встречу с Ланенским и доводить до его сведения неутешительные результаты своей ночной прогулки. Странно, почему он до сих пор не позвонил мне сам?

Я соскочил с продавленной раскладушки, а так как спал в одежде, тут же прошествовал в соседнее с моим кабинетом помещение — маленький закуток, где находилась раковина и унитаз. Закончив с утренним туалетом, вернулся назад, поозирался в поисках съестного, впрочем заведомо зная, что не найду ничего. Из-за отсутствия холодильника еды в «офисе» я не держал, предпочитая перекусывать в дешевых кафе и общественных столовых. Стало быть, я готов к выходу в люди.

Торговый дом «Миллениум» был выстроен в рекордно короткие сроки и отвечал всем европейским стандартам. Шесть этажей, на которых стекла и мрамора ушло больше, чем кирпича, несколько эскалаторов, камеры видеонаблюдения, огромный бар, комнаты отдыха, подземный гараж. Правда, все это я знал с чужих слов, так как ни разу здесь не был.

Уже издалека я увидел большую оживленную толпу перед входом, чему нисколько не удивился — опять презентация или розыгрыш призов, — но по приближении почувствовал, как свинцом стали наливаться ноги, последние шаги делал, прилагая такие усилия, будто тянул следом за собой пудовые гири. Толпу оцепляли люди в милицейской форме, парковочную площадку занимали не привычные «вольво» и «мерседесы», а скромненькие автомобили с голубыми полосками на бортах. Расспрашивать о чем-либо зевак не имело смысла — одни слухи и эмоции, поэтому я выделил в толпе группу людей с камерами и микрофонами и направился к ним. Разумеется, не каждый журналист будет делиться своими сведениями с посторонним, скорее всего заподозрив в нем репортера из конкурирующей компании; здесь главное — не ошибиться в выборе информатора и расположить его к себе. Я обратил внимание на двоих: худого, длинноволосого оператора явно похмельного вида и юркую остроносую девицу, держащую микрофон.

— Припекает, — безразлично бросил я, приблизившись к ним. — По такой погоде самое милое дело — холодное пиво.

Надо сказать, что солнце действительно жарило в прозрачном голубом небе, и безобразные ледяные наросты на крышах домов проливались вниз радужным звенящим дождем.