Сергей Владимиров - Пожинатель горя

— И больше вы ничего добавить не хотите?

Не дождавшись ответа, я заговорил сам:

— Ваш любовник не имел никакого отношения к налету на «Миллениум». И управляющего, и начальника службы безопасности он тоже не убивал. Владислав насмерть разругался с отцом, даже грозил ему убийством, и все же это еще не доказательство его вины. Зато Виктор Евгеньевич, как бы пьян он ни был, не подпустил бы сына к себе и на пушечный выстрел. Он ведь знал, что тот невменяем и ожидать можно всего. Инга на убийство не способна, не ее профиль, вы смогли убедить меня в этом. Теперь я понимаю, почему вы ее всячески выгораживали. Вы боялись, что, если я слишком усердно начну копать под нее, она расколется и расскажет про вашу связь с Владиславом. И все же убийца был близок к Ланенскому, так как перед малознакомым или вовсе посторонним не станут расхаживать в одних трусах. А что, спрашивается, стесняться любовницы, хотя и бывшей? У вас общая тайна, перед которой меркнут все нормы приличия. В тот день Виктор Евгеньевич действительно позвонил вам, правда не чтобы предупредить о своей болезни. Он сказал, что Инга бросила его ради Владислава, и он этого не переживет. Он намеревался выдать сына. Вы умоляли его повременить, ведь в таком случае вы теряли любовника. Дал он вам адрес любовного гнездышка или вы знали его? Вы хотели уладить этот вопрос при личной встрече, приехали, и, когда поняли, что все ваши усилия напрасны…

Никакой реакции. Она ждала этого. Не решалась признаться сама и желала услышать.

— Он был ужасно пьян, — обыденно произнесла Друзина. — Оскорблял меня, называл старой потаскухой, присосавшейся к молодому. Будто сам не находился в таком же положении, потеряв голову от Инги. Мне было за что его ненавидеть. Он не ожидал от меня нападения, да я и сама… Все случилось в один миг. Он скоблил опасной бритвой шею, я… не помню… толкнула его под локоть… или ударила по кисти. Наверное, сильно. Очень сильно. Он завопил, брызнула кровь. В ужасе я выскочила из ванной, рванула за собой дверь, автоматически задвинула шпингалет. Дальше провал, черная бездонная дыра…

— На следующий день к вам приехал Владимир Михайлович, — продолжил я. — Скорее всего, сюда, ведь совершить убийство на работе и потом вынести тело на глазах покупателей или круглосуточной охраны было бы проблематично. От меня он уже знал про подсвечник. Что-то похожее он мог видеть раньше у вас дома. Почему же в протоколах следствия значилась монтажка? Он сильно сомневался, что между антикварным подсвечником и убийством Кристины есть какая-то связь. Скорее так, совпадение. И все же решил проверить. Если бы эта дорогая старинная вещица оказалась и сейчас у вас, он бы успокоился и посчитал, что частный сыщик мутит воду, рассказывая про налетчика, в куртке которого нашли орудие какого-то убийства. Но вы ничего не смогли ему предъявить. И он заподозрил подлог, фальсификацию, к которой вы имели непосредственное отношение. Он стал опасен. И, соответственно, был обречен. Однако, как и Ланенский, не догадывался, на что вы способны. Браво! Вы легко, шутя переиграли двух здоровых сильных мужиков.

— Все так, — согласилась Алевтина Семеновна, лишь сейчас почувствовав странную легкость. — Он начал задавать вопросы с самого порога, и я поняла, что мне уже не выкрутиться. И тут же пришло решение. Сейчас я сама не могу поверить, неужели это была я? Я сказала, что вещь, которая его интересует, разумеется, здесь. Он направился в гостиную вперед меня. Там что-то вроде музея, картины и предметы старины, которые на протяжении многих лет собирал мой муж. Владимир Михайлович подошел к полке… Он даже не успел понять, что подсвечника нет на обычном месте. Я схватилась за малахитовую шкатулку и ударила наотмашь. В одно мгновение все было кончено. Владик появился гораздо позже.

— Помог избавиться от тела и тем самым купил себе свободу…

— Да, мы стали квиты.

Я двинулся к выходу.

— Мое условие остается прежним, — сказал, уже держась за ручку двери. — Я храню молчание, вы подключаете связи и добиваетесь отставки Ремизова.

Дождался кивка и не испытал триумфа. Разве это торжество справедливости? Осознание осуществившейся личной мести было сильнее, порождало гадливость.

— Как мне жить со всем этим теперь? — были ее последние слова, так и не нашедшие ответа. Перед глазами проносился один и тот же кошмар, навсегда поселившийся во снах, завладевший реальностью.

— Ты?! И ты могла?! С таким ничтожеством?!

Дочь истерически хохочет, стоя в дверях. И я, голая, прямо на полу, где мы любили друг друга, задыхаюсь от стыда и позора. И он, мой любимый, мой единственный, вдруг начинает трястись, закатывать глаза, захлебываться пеной.

— Замолчи! — вопит он страшно, неузнаваемо.

Но уже хохочут стены, пол, потолок. Он бросается к ней, дает пощечину, другую, третью, сбивает кулаком с ног.

— Умоляю, заткнись!!!

Дочь извивается, захлебываясь смехом.

— Кристиночка, я все объясню, — жалко лепечу я.

А в его руках, в его руках уже что-то…

— Дочка, беги!!! Владик!!!

— Дочка?..

Она еще пытается отползти в коридор, снося беспорядочные удары, плача и смеясь одновременно. В моем умершем взгляде — багровые сгустки крови и перекошенное бешенством лицо любовника.

Я пришел к себе домой, в квартиру, где уже не будет Насти. Вытряхнул содержимое почтового ящика, обнаружил письмо из далекой Швеции. Моя женщина, мать моего ребенка, так и не прижилась там, несмотря на собственный коттедж, автомобиль, бассейн, предупредительного и заботливого супруга. Ей лучше жить здесь, в этой разворованной стране, загаженном городе, ветхой хибаре. Приму ли я ее назад? Ее и нашего сына, который так часто спрашивает о своем настоящем отце.

Я свернул пробку с бутылки водки и выпил из горлышка. Подобно устрице, забившейся в тесную раковину; отгородившийся от враждебного мира, вытравивший все чувства, я боялся перемен. Боялся и желал их.

Потерпевшая — Николина Анастасия Николаевна, 14 лет, род занятий — уличная проституция. Была выброшена на дорогу из автомобиля неустановленной марки. С сотрясением головного мозга и многочисленными ушибами отправлена в городскую больницу.