Елена Арсеньева - Камень богини любви

– Нет проблем, – бодро отозвалась Алёна.

– Вам позвонят, когда будет известно, что за машина.

– Хорошо, спасибо.

Она положила трубку и усмехнулась.

Итак, некое подобие безопасности обеспечено. Надо приготовить одежду, а то утром всегда такая суматоха… Что надеть? Надо утеплиться, можно представить, какая там стужа, в этих промерзших стенах! Старый лыжный костюм, может?

Алёна в сомнении посмотрела на него. А что, он еще ничего… «Adidas» не стареет, как известно.

Нет, костюм светлый, неудобно будет по развалинам лазить. К тому же он слишком напоминает одеяние Вейки. И, главное, такое хорошее слово на груди этого поганого ряженого было написано, даже обидно! Ведь волшебная мельница Сампо – это практически подобие рога изобилия или некоей механической скатерти-самобранки, источник счастья, благополучия и изобилия. Сампо может намолоть столько хлеба, соли и денег, что хватает на еду, припасы и устройство пиров! Когда-то, еще девочкой, Алёна с величайшим упоением читала детский пересказ «Калевалы», это была одна из самых любимых книжек, и помнила, что Сампо выковал знаменитый кузнец Ильмаринен, чтобы хозяйка Похъёлы, старуха Лоухи, отдала за него свою прекрасную дочь.

Ильмаринен сделал это, взял за себя красавицу, а старуха Лоухи получила в свое безраздельное владение чудо-мельницу, но никто из бедных саамов, жителей Похъёлы, ни горсти муки, которые щедро молола Сампо, ни щепотки соли или самой мелкой монетки из того, что так и сыпалось из нее, не получил. Все забирала себе жадная старуха, присвоила этот финский рог изобилия, эту, можно сказать, скатерть-самобранку и…

И…

И!!!

– Боже мой, – тихо сказала Алёна. – Боже мой! Неужели это оно? Неужели так просто?!

Она кинулась к компьютеру и просидела за ним до темноты, то рассматривая карту Нижнего Новгорода, то один за другим открывая снимки Куйбышевской водокачки, снова и снова всматриваясь в очертания развалин, но того, что искала, так и не нашла. То ли оно просто не попало на снимок, то ли все это было лишь плодом ее воображения. Ну как тут снова не вспомнить миссис Оливер: «Представить я, конечно, могу… Я все могу представить!»

Наконец Алёна пошла спать в надежде, что, может быть, во сне явится к ней какое-то озарение, как случалось частенько, однако видела во сне лишь одного красавца и сердцееда Лемминкайнена, который был убит коварными колдунами Похъёлы и брошен в болота Маналы… в темные, промерзлые до самого дна, словно страшные подвалы Куйбышевской водокачки… И всю-то ночь Алёна мерзла, и закутывалась с головой в одеяло, и натянула сверху плед, но так и не смогла согреться до самого утра. А под утро, когда, как известно, снятся самые вещие сны и посещают нас прозрения, увидела она переулок Клитчоглоу и большую березу посреди заснеженного двора. Но вот странно – у березы были огромные, темные, гладкие, кожистые листья.

Такие же, как у фикуса.

И Алёна засмеялась во сне, потому что получила ответ на еще один вопрос, и ей даже не надо больше идти в «Шоколад» и кое-что уточнять у Сюзанны, – а потом она заснула сладко-сладко и, конечно, проспала бы утренний поход, кабы не был на шесть утра поставлен будильник.

Дела давно минувших дней

Наконец я успокоился. Все это имело отношение к далекому, далекому прошлому, а я жил теперь настоящим, и хоть Эльвира зримо воскресла в моих воспоминаниях, все же это были не более чем воспоминания. Совсем другое интересовало меня сейчас, но я не знал, как перевести разговор…

Васильев снова начал рассказывать – теперь уже о своих скитаниях. Я узнал, что он тоже похоронил жену – она упокоилась в Петрозаводске, а после окончания срока ссылки вернулся на прежнюю дорогу политической деятельности. Он вновь примкнул к своим друзьям-народникам, которые теперь называли себя социалистами-революционерами.

– Я могу довериться тебе? – спросил он испытующе.

Я кивнул. Разумеется, он мог мне довериться! Из-за меня, пытаясь спасти меня, он убил человека! Я был обязан ему, да и не только поэтому – и по дружбе я помог бы ему всем, чем мог.

– Я доверю тебе свою жизнь, – сказал Васильев. – И не только свою.

Оказывается, он входил в состав Боевой организации своей партии. Все участники ее жили по условиям строгой конспирации и преследовались полицией куда более сурово, чем обычные, рядовые социалисты-революционеры, которые занимались только пропагандой и агитацией.

– То есть вы – такие же террористы, которые некогда убили Александра Второго? – спросил я изумленно.

– Да, – кивнул Васильев. – И многих других притеснителей народа. Слышал про убийство министра Сипягина? То-то же…

– Но объясни тогда, – наконец-то приступил я к тому, что меня сейчас волновало больше всего, и это были отнюдь не террористические акты Боевой группы социалистов-революционеров, – при чем здесь эта несусветная история с Тихоновым и госпожой Красавиной?! Почему ты в ней замешан? Почему ты говорил, что ничего не выйдет? Ты знал об этой странной авантюре? Кто она такая, эта Серафима Георгиевна, какое отношение имеет к ней Тихонов?!

– Серафима Георгиевна – наш товарищ, – сказал Васильев, и, надо признаться, я чуть не упал со стула. – Ее настоящая фамилия… пусть она останется тебе неизвестной, это вообще неважно. Ты далек от политики, но, наверное, даже ты можешь знать эту фамилию. С ней связаны такие террористические акты, что наши самые храбрые боевики преклоняются перед этой женщиной. По ее следу в Питере шла полиция. Удалось запутать след, сейчас ее ищут в Вильно и Риге, а мы спешно переправили ее сюда. Тихонов не состоит в нашей организации, но всей душой сочувствует нашему делу, как многие прогрессивные люди России, которые понимают, что старому режиму приходит конец. Он сам предложил нам спрятать Серафиму в актерской среде. Мы ничем не рисковали: на сцену бы вы ее не выпустили, ведь она совершенно лишена таланта.

– Да не сказал бы, – усмехнулся я. – Она очень ловко выдавала себя за вульгарную содержанку!

Васильев как-то странно посмотрел на меня, словно хотел сказать что-то, но не решался.

– Ну, договаривай! – напряженным голосом проговорил я, почуяв неладное. – Она в самом деле его содержанка?

– Э… э… – протянул Васильев. – Я не знаю их отношений, но не удивлюсь. Ты плохо знаешь Серафиму. Она никогда не притворяется. Предельно честна. И какой она тебе кажется, такая и есть. Я смотрю, – сказал он, меряя меня испытующим взглядом, – мои слова тебя волнуют? Ты уже похоронил своих мертвецов и готов открыть свое сердце… Послушай, Никита! Именем покойной Эльвиры Михайловны, которую любил ты и которая тебя любила до последнего дыхания… именем Лизы, вообще всем святым заклинаю тебя – держись подальше от этой женщины, если не хочешь, чтобы она погубила тебя! У нее нет чувств. Это революционная фурия, безумная фанатичка. Я безмерно уважаю ее преданность нашему делу, нашей организации, но раньше застрелился бы, чем отдал бы в ее руки свое сердце!