Сергей Донской - В Россию с любовью

— Каюсь. — Он слегка наклонил голову. Странное дело, но поза его сделалась при этом вовсе не виноватой, а очень даже упрямой.

— Кается он! — недовольно буркнул Власов, апеллируя неизвестно к кому. Может быть, к портрету президента за своей спиной? Или к господу богу, не состоящему на службе в ФСБ?

Это не имело значения. Первоочередной задачей Громова было убедить начальника поручить ему дальнейшую раскрутку дела. Доводов у него хватало. Лишь главный мотив — желание поквитаться за Ларису — был загнан в самый дальний уголок сознания, чтобы ненароком не вырвался наружу.

— Исповедоваться дальше? — Громов смягчил жесткое выражение лица улыбкой, которая мало соответствовала его истинному настроению.

— Попробуй, — буркнул Власов. — Только на отпущение грехов особо не рассчитывай.

Обмен этими якобы шутливыми репликами немного разрядил обстановку. Можно было приступать к главному.

— При изучении мной материалов дела обнаружилось одно любопытное обстоятельство, — заговорил Громов, разглядывая сцепленные пальцы своих положенных на стол рук.

— Неужели? Выкладывай. — Власов резко повернулся в кресле направо и включил скрамблер, установленный на тумбе возле стола.

Громов лаконично поделился с ним своими соображениями насчет термоса, рассеянно наблюдая за ровным свечением изумрудного индикатора прибора по созданию электромагнитных помех. Это означало, что ни одно произнесенное в кабинете слово не достигнет посторонних ушей, но тот факт, что начальнику особого подразделения ФСБ приходится остерегаться возможного прослушивания, говорил о многом. Например, о том, что, заботясь о безопасности государственной, не грех памятовать и о своей собственной. По окончании доклада Власов вновь направил отблески своих хитрых очков прямо в глаза собеседнику и коротко спросил:

— Материалы расследования из памяти компьютера удалить догадался?

Громов покосился на аппарат, предназначенный для создания помех, делающих невозможной запись беседы, и подтвердил:

— Разумеется.

Дело было не в недоверии к современной технике. Она-то, может, и не подводит. А вот современные люди…

— Ты уверен, майор? — настойчиво поинтересовался Власов. — Думается мне, что у тебя остался какой-нибудь сувенир на память. Дискета, например. Ведь так?

Глаза Громова, отражавшие сверкание полковничьих очков, выглядели не более выразительными, чем направленные на них стеклышки. Он знал, что последует в случае утвердительного ответа. Дискету придется положить в требовательно протянутую руку Власова или отказаться сделать это и удалиться с гордо поднятой головой. Но это будет первый и последний его демарш в Главном Управлении Федеральной службы безопасности. Прямиком в отставку, и это еще не самый плохой вариант. Когда тебя посылают подальше в ФСБ, то никогда не знаешь, где окажешься в следующий момент. Что Макар туда телят не гонял, так это уж точно.

Не дождавшись ответа, Власов неожиданно снял очки. Взгляд у него оказался немного обиженным. С часто мигающими глазами и розовой полоской, оставленной на переносице дужкой очков, он походил на пожилого преподавателя, раздосадованного упрямством ученика.

— Зря ты так, — буркнул он, бесцельно перебирая бумаги перед собой.

Громов пожал плечами. Это могло означать как согласие, так и сомнение, и еще много всякого разного или вообще ничего.

Молчание, наступившее в кабинете, сделалось тягостным, как нехорошее предчувствие, которое порой накатывает без всякого повода. Тишина была столь пронзительной, что Громов отчетливо услышал, как хрустнули позвонки Власова, когда тот покачал головой, прежде чем бросить в пространство:

— Забыл ты, кому служишь, майор. Напомнить?

Громов слегка приподнял одну бровь: мол, любопытно.

— Президенту! — отчеканил Власов не то что по слогам, а по буквам. Для убедительности он наугад ткнул большим пальцем в стену за своей спиной, на которой красовался портрет первого руководителя государства.

— А президент? — буднично спросил Громов и сам же ответил: — Народу. В том числе и родственникам тех людей, которые в самолете ни за что ни про что погибли. Их там восемь душ было, наших, не говоря уже об иностранных. — «И не считая Ларисы, — добавил он мысленно. — Она погибла в другое время и в другом месте, но виноваты в ее смерти те же самые твари».

— Ну-ну. — Власов, недовольно морщась, повертел в руках очки, как бы решая про себя, не пора ли снова спрятать за ними глаза. Не спрятал. Обратил глаза на собеседника, преувеличенно щуря их, будто стремился разглядеть то, что прежде ускользало от его внимания. — И что из этого следует?

— Ответственность, вот что из этого следует, — произнес Громов с невозмутимым видом.

— Даже так?

— Именно так и никак иначе.

— Уж не предлагаешь ли ты возложить ответственность за взрыв на президента, а? — Власов не слишком удачно попытался изобразить веселый сарказм, отчего сделался похожим на человека, у которого внезапно схватило живот.

Громов улыбнулся краешком губ:

— Сомневаюсь, что это входит в компетенцию нашей конторы…

— Напрасно сомневаешься. Не входит это в нашу компетенцию. Даю тебе стопроцентную гарантию.

Судя по отсутствующему выражению лица Громова, реплику начальника он пропустил мимо ушей. Все с той же полуулыбкой, совершенно не затрагивающей его холодных глаз, он продолжил незаконченную мысль:

— Зато наш прямой долг призвать к ответу террористов.

— Я ведь уже говорил тебе, майор. — Власов досадливо поморщился. — Никто не просил нас копать глубже, чем это уже сделано. Утечка информации пресечена? Пресечена. — Он энергично разрубил ребром ладони воздух перед собой. — Все. Точка. На этом наша миссия закончена.

— Миссия, — повторил Громов. Это было произнесено с таким видом, словно у словца имелся какой-то гниловатый, поганенький душок.

— У тебя есть какие-то предложения? — Власов превратил один свой глаз в узкую щелочку. Казалось, он целится в собеседника из невидимого оружия. Щеточка его седых волос настороженно встопорщилась.

— Есть, — спокойно ответил Громов.

— Ну-ка, ну-ка!

Власов проворно вскочил с кресла и двинулся в обход двух Т-образно составленных столов. Старые дощечки паркета, покрытые вполне современным ковролином, отозвались на его шаги вкрадчивым поскрипыванием. Когда он остановился за спиной Громова, тому осталось лишь любоваться отражением полковника в стеклянной дверце книжного шкафа. Смутное и нечеткое, оно напоминало притаившегося в полутьме призрака, с которым не очень-то приятно откровенничать. И все же Громов заговорил:

— Я ведь отдыхаю до понедельника, верно? Откуда вам знать, чем я занимаюсь в свое свободное время? Сегодня пятница, впереди два выходных. Многое можно успеть, очень многое.