Ирина Глебова - Ночные тени (сборник)

Серёжа не стал разглядывать, понял его Олег или нет, а уж тем более повторять жест. Гриня мог догадаться, да и заминка его бы насторожила. Поэтому мальчик сразу направился к этому странному человеку в такой знакомой отцовской одежде. Старался, чтобы и походка его, и выражение лица выглядели удивлённо беззаботными. Но внутренне, загоняя подальше свой страх, он концентрировал внимание, напрягал руки и ноги, чтобы в нужный момент… Но ничего сделать не успел. Едва мальчик подошёл к улыбающемуся Грине, как тот, протянув к нему руки, продребезжал:

– Серёженька…

И сделал почти неуловимое движение ладонью. Боль вспыхнула и погасла. Тихо ойкнув, Серёжа упал в траву, как в чёрную дыру.

Приходил мальчик в себя медленно, тяжело. Голова кружилась и болела резкими пульсирующими толчками. Мутило и тяжело дышалось. А ещё он не мог двигаться. Лишь через время Серёжа понял, что сидит, опираясь спиной о какой-то ящик в сумрачном помещении, руки скручены за спиной наверное проволокой – сильно жжёт. А ноги почему-то совсем не шевелятся. И не только ноги: нижней части своего тела он будто даже не ощущает.

Медленно опустив глаза, мальчик увидал, что он – голый. Жуткий, невообразимый страх ударил очередным болевым толчком в голову, прокатился по гортани, выдавил хриплый стон, сжал звериной лапой, впиваясь когтями, сердце. И тут, откуда-то сбоку, словно проявился из тумана Гриня. Это был он: в отцовской одежде, с белесыми волосами и бородкой. И не он… Это существо тяжело дышало, безобразно раздувая ноздри, царапало себе грудь скрюченными пальцами, по лицу словно бежала судорога, искажая его.

«Нет, – подумал Серёжа, глядя стекленеющими глазами. – Это неправда. Я сплю и вижу сон. Сон про фильм ужасов». И тут, хотя мысли текли медленно и неповоротливо, он вспомнил. Он уже видел такой сон. В том сне был оборотень с неуловимым лицом. Но на одно мгновение Серёжа тогда это лицо увидел. И теперь видит вновь – то же самое лицо. Грини… Оборотня…

И, словно в подтверждение правоты, стоящее перед ним существо заскрежетало зубами и заговорило скрипуче-шипящим, тягучим змеиным голосом:

– Сейч-час-с, мой мальч-чик, ты станеш-шь мною! Отдаш-шь свою ж-жиз-знь и энергию… Не бойс-ся! Ты с-станеш-шь бес-смертным. Но перед этим отведаеш-шь с-самый луч-чш-ший в мире деликатес-с-с… Своё тело!..

Как только мальчик с коротким всхлипом упал к его ногам, мгновенно движения Грини стали иными. Неуловимо стремительными, грациозными – резкими и рациональными. Нечеловечески-страшными.

Он метнулся на веранду, положил на стол и придавил подхваченным на бегу камнем записку. Её он написал заранее, в квартире Лунёвых, отлично скопировав почерк с одной из Серёжиных тетрадок. Мастерски подделывать почерки – это был ещё один его «дар». Легко бросив бесчувственного мальчика на плечо, он кошачьими прыжками, держась кустов малинника, проскочил к ангару. Дверь в ангар была уже отомкнута – недаром Гриня появился здесь очень рано. Там, в самом ангаре, он тоже успел всё приготовить. Аккуратная вязанка сухих дров лежала у расчищенного под кострище места, рядом стояла канистра с бензином – для быстрого возгорания. Над кострищем сооружён шалашик из найденных тут же тонких листов железа. Они не пустят дым вверх: он пойдёт по трубе, уходящей в землю, под стену ангара. Другой конец трубы Гриня вывел наружу. Стелящийся по земле дым вряд ли привлечёт чьё-то внимание.

Очень ловко и быстро он раздел Серёжу – опыт по этой части имелся. Да и одежды на нём почти что не было: футболка, шорты, плавки. Да ещё и без обуви, босиком. Мальчик дышал ровно, но в сознание не приходил – так и должно было быть. Спокойно, методично развернул Гриня и разложил на полу тряпочку со шприцом и ампулами. И сразу же – вторую, с кожаными футлярами. Раскрыл их, дав глазам увидеть блеск чудесной стали. Его любимый двадцатисантиметровый скальпель – один его вид заставлял дыхание учащаться, а рот наполняться слюной. Миниатюрный ланцет с обоюдоострым лезвием – устаревший инструмент, который хирурги теперь уже не используют. Но ему, Грине, он очень нравился и был полезен: им, как ничем другим, удобно вырезать укромные, замысловато вплетённые в тело кусочки… Скорняжный нож – изогнутый, как маленький ятаган, красавец, – Гриня приобрёл давно, по случаю. Как будто предчувствовал, что случаев этих ему судьба станет подбрасывать много.

Одним чётким движением сломав головку ампулы, Гриня медленно, с наслаждением заполнил жидкостью шприц, поднял руки, равномерно повёл поршнем вверх, выпустив из иглы тонкую струйку. Как всегда в такие минуты, перед ним ясно, как на экране, проступило лицо бабушки: сосредоточенно выдвинутый вперёд подбородок, прищуренные глаза. Такой она была, когда готовилась сделать ему укол. И что странно: лёжа перед ней на животе, он, обмирая от страха, одновременно мечтал когда-нибудь самому, вот так поднять руки со шприцом, нажать поршень – выпятив челюсть и сощурив глаза.

Голый мальчик уже лежал перед ним на животе. Гриня с нежностью подумал о себе: как он гуманен! Серёжа не испытает страха перед уколом, какой испытывал когда-то маленький Гриня – страх мышонка перед удавом. Серёжа ничего сейчас не испытает: он без сознания.

Гриня пробежал своими чуткими пальцами по ровненькому, чётко обозначенному позвоночнику мальчика. Мгновенно нашёл нужную точку в поясничном отделе. Игла вошла легко, точно, прямо в ликвор – спинномозговую жидкость. Теперь нужно немного подождать: тримекаин начнёт действовать через некоторое время. Под анестезией у мальчика отомрёт нижняя часть тела. Он не будет чувствовать боли, но при этом оставаться в сознании, хотя и несколько замутнённом. Это помешает ему делать какие-либо попытки активно двигаться. Но нисколько не помешает стать Грининым сотрапезником – это неоднократно проверено. Главное – нужная дозировка инъекции, точное место введения лекарства. А в этом он мастер высокого класса. Недаром семь лет, не считая детских впечатлений и навыков, проработал он в больнице. И не только в морге.

Второй раз осиротевшего паренька все жалели. Квартиры, вместо напрочь выгоревшей, ему не дали, но быстро переоформили на него, – как на единственного наследника, – бабушкин дом. Гриня был счастлив. Ему и не нужен был тот городской комфорт, который любила бабушка. Наоборот: он великолепно себя чувствовал за высоким забором собственного дома, в безлюдном саду, в сарае, превращённом в живодёрню. Да, за семь лет, прожитых тут, в окрестностях перевелись бродячие псы и одичавшие коты. Причём, он приманивал и отлавливал их так ловко, что ни разу никто из соседей не заподозрил приветливого, симпатичного мальчика-сироту в чём-то нехорошем.