Алексей Рыбин - Пуля для депутата

— Устраивает… А вещички мои? Бумажник, телефон…

— У дежурного. Внизу. Телефон, понимаешь… Зажрались вы, Николай Николаевич. Вы ведь сейчас у нас безработный? Откуда на телефон башли-то?

— Остатки прежней роскоши, — серьезно ответил Максимов. — Все? Я могу быть свободен?

— Можешь… Пока! — веско закончил опер.

Деньги, находившиеся у Максимова в бумажнике до этого странного уличного «наезда» оказались в целости и сохранности.

«Хоть что-то изменилось», — думал он, получая от дежурного телефон, ключи, носовой платок и свой бумажник, расписываясь за свое добро и выходя на улицу. — Раньше, когда по пьяни забирали, все из карманов вытрясали. Спасибо, что не голого на улицу утром выпихивали!..»

Николай Николаевич поднял руку, чтобы поймать такси. И в этот момент понял: он просто успокаивает себя. Не просто так его отпустили, и даже денег не взяли. Ощущение, что он снова втянут в чью-то игру, пришедшее к нему еще несколько дней назад (после того, как Максимов увидел по телевизору кадры, показывающие убитого депутата), не покидало его. Напротив, оно еще усилилось. Судя по всему, странный инцидент с малолетками имел ко всему этому какое-то, пусть пока еще непостижимое умом, отношение.

«Тем более… — пришло ему в голову чуть позже, уже в воняющем бензином салоне «Волги». — Тем более что они, по словам опера, оказались солдатиками этого козла, Бурого».

Откуда взялось знакомое ощущение опасности?

Максимов решил проанализировать всю ситуацию с самого начала.

«Интуиция, — размышлял Николай Николаевич, — это осевшие в подсознании подсказки. Конкретные факты, конкретные события, на которые не обратил в свое время внимания, они, вроде бы, тебя не касались. И вот эти факты завалились в дальний уголок памяти и лежат там до поры. А потом, когда что-то происходит, когда возникает реальная опасность, мозг начинает судорожно искать правильное решение сложной задачи — и в панике выгребает все сведения из всех своих чуланов и закоулков. Так что… Так что, если ощущается какая связь с этим убитым депутатом, то она должна реально существовать. Должно быть нечто такое, на что я не обратил своевременно внимания или про что забыл. Но это и станет ключом ко всему. И даже к последнему «наезду»…

— Приехали, командир! — Голос водилы отвлек Максимова от упражнений по раскрытию тайн собственной памяти. — Вот больница.

Максимов расплатился и с облегчением покинул вонючий салон. Отвык он от таких машин, отвык. А, может быть, пора снова привыкать?

«Нет уж, хрена им всем! — решил твердо Николай Николаевич, подходя к дверям, ведущим в приемный покой. — Я сюда, к прежнему убожеству, не вернусь. Уж как-нибудь постараюсь себе на старость деньжат наскрести».

Произнося про себя это «сюда», Максимов имел в виду все сразу: и воняющее бензином такси (пик роскоши, что мог бы себе позволить загулявший питерский алкаш), и свою прежнюю однокомнатную квартиру в Купчино (с протечками на потолке и соседями, строящими злобные морды, когда он сталкивался с ними на лестнице), и, в частности, вот эту больницу (называемую в народе «пьяной травмой»), в которой он несколько раз просыпался после различного рода ночных и дневных алкогольных приключений. Давно такое было, давно, словно в другой жизни. Но сейчас вдруг встало перед глазами так отчетливо, как будто еще вчера Максимов покидал негостеприимный приемный покой, потирая синяки и ссадины, и «стрелял» по пути пятачок на метро, чтобы добраться до своего Купчино и там зализывать раны.

— Нет, черта с два я здесь окажусь когда-нибудь! — похоже, произнес это уже вслух, потому что бабулька-регистраторша, сидевшая за стеклянной перегородкой, удивленно подняла голову и поглядела подслеповатыми глазками на посетителя.

— Карпов Анатолий, — не здороваясь буркнул Максимов. — Что с ним? Хочу забрать.

— Карпов, Карпов… Зовут — прямо как чемпиона, а сам-то пьянь…

Максимов смотрел в потолок. Не ругаться же, в самом деле, с безобидной, измученной настоящей пьянью старушкой (кто только не попадал на Пионерскую — и бомжи, и проститутки, и бандиты настоящие, покалеченные в пьяных драках), не доказывать же ей, что Анатолий Карпов, известный писатель и отличный мужик, залетел сюда случайно, злой волей ментов.

— Сотрясение у него, у Карпова твоего. Но легкое. Можешь забрать. Иди туда.

— Туда? — понимающе кивнул Максимов. — Хорошо…

Бабулька проводила его неодобрительным взглядом, который он чувствовал позвоночником. Сверлила его своими глазками, укоризненно поджимала сухие губы: «Ишь, знаток! Помнит, куда идти, видно, и сам здесь бывал».

Бывал, бывал… Мало ли кто и при каких обстоятельствах здесь бывал?..

— Здорово, кореш! — крикнул Максимов, увидев своего товарища сидящим на низкой металлической койке: голова плотно забинтована, нос распух. Но в целом Карпов имел бодрый вид: сидел, покуривая сигаретку, и слушал какой-то замшелый анекдот, излагаемый избитым до состояния сырого мяса и, кажется, еще до сих пор не протрезвевшим мужиком.

— О! Тебя выпустили? — Карпов встал и пожал руку, протянутую Максимовым.

— А почему ты этому удивляешься?

— Так… Пока меня везли сюда, я очухался. И слышал, как санитары говорили: мол, второго повязали крепко… Опера, там, чего-то забегали… В общем, какой-то шухер вокруг тебя случился, Николаич.

— Да нет, Толя. Видишь — выпустили. Но это мы потом обсудим. Сам-то как?

— Да ничего. Могло быть и хуже.

— Да уж.

Максимов покосился на соседа своего товарища, служившего наглядной иллюстрацией того, что именно и как бывает «хуже»… Мужик дымил «беломориной», держа ее двумя синими сосисочками, которые еще несколько часов назад могли называться пальцами. Лица, как такового, у мужика тоже не было: сплошной фиолетовый блин с двумя выпуклостями на месте глаз — вместо них остались узенькие, блестящие, сочащиеся влагой щелочки. Где у человека располагается нос, в центре ужасного «блина», находилось какое-то черное месиво. Одно ухо имело размер совершенно невероятный и свешивалось на плечо, второго было не видать вовсе.

Несмотря на свой, мягко говоря, отталкивающий вид, мужичок держался весело и продолжал шепелявить беззубым ртом, выдавливая последние фразы своего анекдота. Видимо, он до сих пор находился в шоке и не очень понимал, что с ним произошло.

— Вот так фрукт! — покачал головой Максимов. — Кто же его так?

— В пивняке каком-то завелся к «братве», — ответил Карпов. — Он мне все рассказал, пожаловался на жизнь. Говорит: если бы не поскользнулся на скумбрии копченой, всех бы там уделал.

— Да ну, в натуре, — зашипел мужик, услышав, что речь зашла об его персоне.

— В натуре, если бы не эта рыба! Я потом ржал — ну не могу, еду в машине и ржу!