Фёдор Раззаков - Убить футболиста

— Опять доносы строчишь? — спросил его Громов, проходя в свой угол и небрежно бросая кассету на стол.

— Если бы донос, то я бы весь светился от счастья, — ответил Дробыш. — А так — рапорт для шефа.

— Кстати, о работе. Что слышно по пальчикам жмурика с «Киевской»?

— Все нормально — результат будет завтра утром. Костя Голик без всякой бутылки согласился нам помочь, — ответил Дробыш. — Однако одна хорошая новость на этот счет уже имеется. Час назад звонил опер из 123-го отделения милиции Илья Дюжев. Тот самый, которого мы видели на квартире у Яши-инвалида. И знаешь, по какому поводу он звонил? Некий источник сообщил ему, что жмурик, который из окна выпал, никакого отношения к нищенской мафии не имеет. По словам источника, некие крутые братки вышли на Фантика и попросили свести их с Яшей. Что тот и сделал, видимо за бабки.

— Это все, что сообщил источник? — спросил Громов.

— Да. По словам Дюжева, никакими подробностями тот не располагает, знает все из третьих уст. Мне кажется, правды в такой информашке может быть на ноль.

— Я думаю иначе, — не согласился с приятелем Громов.

Тут взгляд Дробыша упал на лежавшую на столе кассету, и он, легко перескакивая с одной темы на другую, спросил:

— Смычков впарил?

— Какой Смычков? — делая вид, что не понимает, о чем идет речь, переспросил приятеля Громов.

— Ладно заливать. Он звонил мне полчаса назад, предлагал какую-то индийскую чушь купить. Я его к тебе направил.

— Ах, ты о кассете? — догадался наконец Громов. — Никакого Смычкова я не видел. А кассету мне Шлыков презентовал. Они вчера какого-то извращенца поймали и дома у него целый чемодан порнушных кассет конфисковали. Одну из них он мне и всучил. Говорит, ничего более крутого в порнухе он сам еще не видел.

Все еще недоверчиво поглядывая на коллегу, Дробыш, не вставая с места, дотянулся до кассеты и с интересом посмотрел на наклейку.

— И что же на ней снято? — спросил он у Громова, повертев кассету в руках.

— Там же по-русски написано — «Пописай мне в ротик». Этот извращенец по заграницам мотался и навез себе этой дури со всего мира. Шлыков говорил, там такое кино — закачаешься.

Произнося этот монолог, Громов внимательно следил за реакцией соседа по кабинету и видел, какой охотничий азарт появился у того в глазах после этих слов. Далее последовало то, на что Громов, собственно, и рассчитывал. Прижимая кассету к груди, Леха сказал:

— Кирилл, отдай мне эту кассету.

— Здрасьте, с какой стати? Я ее, между прочим, у Шлыкова не за здорово живешь взял.

— А за что?

— За бабоньки. Ему деньги нужны были, а в долг я давать не хотел. Вот он и предложил кассетой расплатиться. Говорит, посмотришь, чем настоящие извращенцы занимаются. Честно говоря, я не любитель такой «клубнички», но ради любопытства взял.

— Вот именно, что ради любопытства. А я этим делом профессионально занимаюсь.

— Чем — извращенством?

— Да нет, кассеты порнушные коллекционирую. В семейной жизни они очень даже полезны. Мы с женой их насмотримся и потом друг на друга как в первый раз залезаем.

— И богатая у тебя коллекция?

— Твоя кассета была бы шестнадцатая. Продай, а?

Громов сделал вид, что задумался. Но его молчание длилось недолго — через несколько секунд он махнул рукой и произнес:

— Черт с тобой! Давай полтинник и забирай.

— Почему так дорого? — возмутился Дробыш.

— А ты как думал? Там полкассеты сплошные перверсии записаны.

Заморское слово, с пафосом произнесенное Громовым, подвело черту под колебаниями Дробыша — он безропотно полез в карман за деньгами. Пряча их в портмоне, Громов с удовлетворением отметил, что хоть таким способом, но все-таки отбил у Лехи тот тридцатник, который одолжил ему на презервативы. Поймав себя на мысли о кондомах, Громов вновь обратился к Дробышу:

— Леха, ты свои презервативы еще не перепрятал?

— Не успел еще. А что?

— Дай мне пару штук.

— Зачем? — Маленькие глазки Дробыша до неприличия округлились.

— Надувать буду и в окошко пускать, — сострил Громов. — А то ты не знаешь, для чего нужны презервативы.

— Неужто бабу подцепил?

— Нет — мужика. Хочу попробовать для разнообразия. Так ты дашь или нет?

Не говоря больше ни слова, Дробыш полез в сейф и достал оттуда два презерватива. Бросая их на стол, спросил:

— Пользоваться, надеюсь, умеешь?

Громов ничего ему не ответил, так как был уже занят новым делом — набирал на телефоне один из номеров отдела по борьбе со сводничеством и притоносодержанием МУРа. Когда на другом конце провода подняли трубку, он произнес:

— Здорово, Муратов. Это Громов беспокоит. Помощь нужна срочная. Ищем одного человека, а он спутался с проституткой по прозвищу Афина. Тебе это имя ни о чем не говорит? Нет? Тогда кто может знать? Гурзо? А он на месте? Слушай, давай я подскочу сейчас к вам и мы вместе поищем. Лады?

Громов повесил трубку и поднялся из-за стола, чтобы покинуть кабинет.

— Так вот зачем тебе презервативы понадобились, — усмехнулся Дробыш. — На путану потратишь?

— У них свои имеются, — ответил Громов.

— А меня к ней взять не хочешь?

— У тебя на этот случай есть кассета. Рабочий день уже закончился, езжай домой и хоть обсмотрись.

— Куда она денется — кассета? А вот на путану посмотреть другого случая может и не представиться. Ну как, возьмешь?

И Дробыш с такой надеждой взглянул на приятеля, что тот в конце концов не устоял:

— Ладно, пошли. Веселей будет.

Дом, в котором проживал любовник Гоги, оказался сталинской восьмиэтажкой желтого цвета. Кадилин всю жизнь мечтал жить в таком доме, где потолки в квартирах были бы под три метра, а в подъезде дежурила бы вахтерша, но так и не сподобился. Однако, поднимаясь теперь на лифте на седьмой этаж, он с удовлетворением отметил про себя: «Хоть ночь проведу в таких роскошных хоромах».

Квартира, в которую его привел Гога, могла потрафить самым изысканным человеческим вкусам. Блестящий паркетный пол, массивная мебель, тяжелые шторы, картины на стенах. И так во всех трех комнатах.

— Хорошо живет твой любовничек, — с удивлением озираясь по сторонам, сказал Кадилин.

— Да уж, не хило, — ответил Гога. — Кстати, я даже не подумал о главном — а вдруг ты захочешь что-нибудь отсюда прихватить? А тут каждая мелочь стоит бешеных денег.

— Твое недоверие мне оскорбительно, — усмехнулся Кадилин, — я привык за добро платить добром.

— Это, крошка, только слова. А им сегодня цена маленькая.

— Что же ты предлагаешь?

— А я тебя на ключ закрою, а завтра утром сам выпущу. В таком случае ты вряд ли что отсюда прихватишь.

— Ну уж нет, — возразил Кадилин. — А вдруг ты ментам обо мне доложишь? Я ведь тоже имею право тебе не доверять.