Фёдор Раззаков - Убить футболиста

— Не подскажете, где его можно разыскать?

— Я же говорю — Кадилин птица вольная, где сытно, там и кормится. Ночует по чердакам и подвалам. Иногда, правда, к дружку какому-то захаживает, но кто он и где обитает, я не знаю.

Харин докурил сигарету и, бросив ее под ноги, раздавил подошвой своего резинового сапога. Громов понял, что вытянуть что-то еще из этого человека ему вряд ли удастся, и протянул ладонь для прощального рукопожатия.

Сиротливо примостившись на одном из сидений полупустого троллейбуса, Сергей Кадилин глядел в окно. Было около десяти часов утра, и столица жила в привычном ритме трудового дня. Проплывавшее за окном Садовое кольцо было запружено автомобилями, в основном иномарками. Прямо возле окна, у которого сидел Кадилин, на красный свет светофора остановился серебристый «БМВ», прозванный в народе «боевой машиной вымогателя», за рулем которого сидел молодой парень лет двадцати, с модной нынче короткой прической и с массивной золотой цепью на шее, которую братва ласково называет «голдой». Левой рукой он прижимал к уху сотовый телефон и о чем-то оживленно беседовал. Как догадался Кадилин, разговор был достаточно серьезным, потому что парень временами взрывался и свободной рукой с ожесточением бил по баранке руля.

«Вот они — нынешние хозяева жизни, — глядя на парня, думал про себя Кадилин. — Молодые, энергичные, рисковые. Торопятся жить, потому что знают — при такой жизни можно и не успеть. Сегодня ты пан, а завтра — пропал. Выйдет как-нибудь утром такой вот паренек из подъезда, а его с чердака из винтовки. И кончится красивая жизнь с шампанским, девочками и заграничными курортами.

Эх, Кадилин, а ведь каких-то пятнадцать лет назад ты тоже пил шампанское и имел длинноногих девиц. И объездил почти пол-Европы. Куда все это подевалось? Если бы в восемьдесят седьмом суки-чиновники из Совинтерспорта отпустили тебя в австрийский «Рапид», глядишь, ты бы сейчас не сидел в этом гребаном троллейбусе, а катался бы на горных лыжах в белоснежных Альпах».

Мысленно ругать функционеров от спорта, коих на своем футбольном веку Кадилин повстречал предостаточно, стало с некоторых пор неотъемлемым атрибутом его размышлений. Даже выпивая в компании, он обязательно поднимал первый тост за то, «чтобы они (чиновники) быстрее околели». Поводов к этому у Кадилина было много. За все годы, пока он играл в футбол, у него так и не сложились нормальные отношения ни с одним из спортивных чиновников. И виной всему был его характер — строптивый, прямолинейный.

Если многие его коллеги в общении со спортивными функционерами умели наступить на горло собственной песне, то он этого делать не умел, да и не хотел. В итоге он все привилегии — спортивные звания, квартиру, машину — получал одним из последних. Руководствовался принципом своего любимого писателя Михаила Булгакова: «Никогда ничего не проси». Он и не просил. Ему ведь казалось вполне справедливым: если он классно играет в футбол, приносит пользу своей родине, значит, и она должна его ценить. Однако родину олицетворяли чиновники, для которых его самоотверженность ничего не значила.

В конце восьмидесятых, когда первые советские футболисты начали официально уезжать за рубеж для выступлений в тамошних клубах, могла измениться и судьба Кадилина. В восемьдесят седьмом на него положил глаз австрийский «Рапид», в котором уже год как играл еще один бывший спартаковец — Сергей Шавло. Однако в Совинтерспорте кандидатуру Кадилина «зарубили», и он в сердцах уехал в Ярославль — играть за местный «Шинник». Там он отыграл пару сезонов и за все это время ни разу не вспомнил о людях, которые совсем недавно вершили его судьбу. Но в начале девяностых сама жизнь вынудила Кадилина вновь искать встречи с ними.

Он тогда повесил бутсы на гвоздь и решил попробовать себя в качестве тренера в одной из детско-юношеских спортивных школ. Желание работать с детьми было столь сильным, что он решил пренебречь собственной гордостью и пошел на прием к одному из высоких деятелей спорткомитета, отвечавшего за футбол. Когда он оказался в его просторном кабинете, чиновник изобразил на лице необычайное воодушевление, усадил в мягкое кресло и даже открыл бутылку дорогого коньяка «Хеннесси», стоявшего на одной из полок рядом со спортивными кубками. Но, как выяснилось вскоре, это было всего лишь спектаклем, который, как понял Кадилин, разыгрывался неоднократно с посетителями, подобными ему. Едва хозяин кабинета узнал, какая нужда привела бывшего футболиста к нему, с его лица мгновенно сползла дежурная улыбка, а взгляд заскользил поверх головы просителя.

— Понимаю, что огорчу тебя, Сережа, но я ничем не могу тебе помочь, — развел руками чиновник. — И не потому, что я этого не хочу. Ты же сам знаешь, какие нынче времена для спорта наступили. Сами еле-еле сводим концы с концами. Идут массовые сокращения, а ты на работу просишься. Кстати, почему ты решил, что можешь работать тренером?

— Что — рожей не вышел? — с нескрываемой язвительностью в голосе спросил Кадилин.

— Боже упаси! Просто для такой работы мы отбираем высококлассных специалистов.

— Это Барсуков высококлассный специалист? — Кадилин назвал фамилию своего бывшего коллеги-футболиста, которого в свое время выгнали из нескольких команд за систематические пьянки, а теперь он внезапно всплыл в качестве тренера детско-юношеской спортивной школы.

— А ты все-таки злопамятный. — В голосе хозяина кабинета впервые послышались суровые нотки. — Сегодняшний Барсуков не чета тогдашнему. Это — во-первых. Во-вторых, только давай без обид, я прекрасно знаю тебя нынешнего и не думаю, что ты способен на что-то серьезное как тренер.

— Значит, крест на мне поставили? Так сказать, попользовались и выбросили.

— Никто тобой не пользовался! Мы помним твои заслуги перед нашим футболом, но…

— Что — «но»? Если вы действительно помните мои заслуги, оставьте меня в футболе. Я же ничего другого делать в жизни не умею.

— Я все прекрасно понимаю, но говорю тебе честно — обеспечить тебя работой я сейчас не могу. Нет у меня такой возможности.

— Возможности у вас есть, а вот желания, судя по всему, действительно нет. Я вам нужен был, когда «золотые» мячи заколачивал.

— За свои, как ты говоришь, «золотые» мячи ты еще тогда все сполна получил. Мы тебе и с квартирой помогли, и с машиной.

— Да я все это своим собственным горбом заработал, свое здоровье на это положил. А вы-то чем пожертвовали ради этого кресла?

— Ну, знаешь, за такие слова я мог бы на тебя обидеться. — Хозяин кабинета внезапно поднялся из кресла и нервно заходил по ковру. — Но я этого не сделаю. Я прекрасно понимаю твое нынешнее положение и постараюсь тебе чем-то помочь. Оставь мне домашний телефон, и в ближайшие дни я тебе обязательно позвоню.