Мишель Ричмонд - Ты его не знаешь

Тем же вечером, простившись с Торпом и вернувшись домой, я отыскала в дневнике у Лилы проблему, которой занимался Стрэчмен. В начале одной из страниц она вывела: Гипотеза Ходжа [58] Гипотеза Ходжа входит в «семь задач тысячелетия», за решение каждой из которых назначена премия в 1 млн долларов. Сегодня таких задач осталось шесть, поскольку гипотезу Пуанкаре доказал российский математик Григорий Перельман. , а ниже:

Гипотеза описывает классы когомологий на комплексных проективных многообразиях, реализуемые алгебраическими подмногообразиями.

Вот и поди разберись, если даже смысл большинства слов до тебя не доходит. Как будто они на чужом языке.

Той ночью я прочитала все написанное Лилой о гипотезе Ходжа. Я переписала каждую страничку и заново прочла. Залезла в Интернет, отыскала задачу там и попробовала одолеть, разбирая по косточкам каждое предложение. Я обнаружила, что гипотеза все еще не доказана и что она считается настолько трудной и важной, что тому, кто ее докажет, обещана награда в миллион долларов. Я нашла несколько математических сайтов, излагавших задачу с разной степенью сложности, и штудировала каждый из них, пока в глазах не поплыло. Я не спала всю ночь, но и утром не приблизилась к пониманию ни на йоту. Так же и с тайной Лилиной гибели: можно было браться за ее разгадку с любой стороны, перебирать любые возможности, придумывать сколько угодно историй. Можно было даже перевернуть страницу вверх ногами, как делала Лила, когда ее заклинивало. А что толку?

«Воображение важнее знания», — сказал Эйнштейн. Эта цитата и еще несколько других были записаны мелкой скорописью на отвернутых полях в дневнике у Лилы. Она словно специально собрала эти крупицы мудрости и припрятала как подспорье на черный день — когда, например, задача покажется неподъемной. Думаю, талант Лилы заключался в неудержимом воображении, в ее способности представлять то, чему ее еще не учили, в умении соединять несовместимые, казалось бы, понятия и получать нечто полное смысла и значения. Мне же явно не хватало воображения, чтобы уразуметь, что произошло с Лилой. Должно быть, эта задача мне не по зубам. И все же я не отступлю. Буду искать, пока не найду ответа или не упрусь в стенку.

Я погладила страницу, поднесла дневник к лицу, вдохнула запах старой бумаги, чуть отдающий свинцом. Встреча с Мак-Коннелом перевернула мою жизнь с ног на голову. Но в некотором смысле она вернула мне Лилу. Эта вещица из ее жизни, эта хроника ее дней — она стала окном, в котором я, пусть даже мельком, могла увидеть сестру, какой она была в лучшую, счастливейшую пору. Столько лет пропажа дневника мучила меня. Не хотелось и думать, что тетрадка, которой Лила доверяла самые свои дорогие мысли, окажется на помойке или, того хуже, в руках убийцы. Теперь дневник вернулся ко мне, и на душе стало легче. Более того, благодаря дневнику я чувствовала: Лила рядом, ближе, чем все прошлые годы.

Наутро, явившись на работу, я не увидела Доры на ее обычном месте в приемной. Пуст был и дегустационный зал. Я натянула обязательную бумажную шапочку и открыла дверь склада, где Реджи засыпал в жаровню порцию бобов. Машина ревела; чтоб он услышал меня, пришлось орать во всю глотку.

— А где все?

Реджи махнул рукой через плечо.

— Что там такое?

Он усмехнулся и пожал плечами.

В кладовой собрались в кружок Дженнифер Уилсон, начальник склада Бобби Лав, Майк и Дора. Все оживленно болтали с кем-то, кто стоял ко мне спиной.

— Элли, смотри, кто пришел! — воскликнула Дора.

Он обернулся и улыбнулся. Выглядел замечательно, как всегда. Джинсы, черный свитер, диковинные башмаки, растрепанная шевелюра.

— Сколько лет, сколько зим! — сказал Генри.

— Привет, — отозвалась я. А затем, поскольку в первый раз получилось едва слышно, повторила громко и весело, слишком громко и весело: — Привет!

Я подошла ближе. Генри по-медвежьи облапил меня, я тоже обняла его.

С тех пор как Генри исчез — тогда, в Гватемале, три года тому назад, — я часто представляла себе нашу встречу. Но вот так, на глазах у зрителей, — никогда. И никогда не думала, что предстану перед ним в джинсах, растянутом свитере и дурацкой бумажной шапчонке.

Дора поймала мой взгляд и постучала пальцем по зубам. Сие означало, что у меня самой на зубах помада. Я поспешно прошлась по ним языком.

— Маленькое дежа-вю? — ухмыльнулся Майк.

Все прекрасно знали историю нашего с Генри знакомства, которое случилось как раз здесь, на складе, семь лет назад. В тот день он пришел устраиваться на работу, Майк водил его по зданию и со всеми знакомил. На мне тогда тоже была бумажная шапка, не самый удачный наряд для первой встречи. Майк представил нас друг другу и убежал — его позвали в контору. А Генри, как только мы остались вдвоем, заметил:

— Головной убор вам к лицу. Ямочки подчеркивает.

— Если вы это в надежде, что я замолвлю за вас словечко перед боссом, то зря, — заявила я. — Должна сразу предупредить: у меня здесь никакого влияния.

— А это неважно. Хотите пойти со мной в мюзик-холл на Грэхема Паркера? [59] Английский рок-певец и автор песен.

У меня были другие планы, но я уже знала: все отменю! Я провела Генри по складу, Майк так и не объявился, и мы вместе вышли на солнце.

Я стянула с головы шапку.

— Так еще лучше, — сказал Генри.

Тем же вечером я заявила Майку, что дураком он будет, если не возьмет Генри.

В мюзик-холле, в антракте между отделениями, Генри рассказывал о Франциско де Малло Палхета, португальско-бразильском чиновнике, приглашенном в 1727 году в качестве посредника на очередные пограничные переговоры между Французской и Голландской Гвианой. Палхете полагалось держать нейтралитет, да только у прыткого чиновника руки чесались заполучить семена кофе, вывозить из Гвианы которые было запрещено под страхом смерти.

— И каким же образом ему это удалось? — поинтересовалась я. Мы сидели в буфете, друг напротив друга, моя рука лежала на столике.

— А он соблазнил жену французского губернатора, — отвечал Генри и тронул кончиками пальцев мои пальцы. — А когда уезжал, она преподнесла ему букет цветов, в который запрятала горсть кофейных ягод. Так они попали в Бразилию. — Его рука потихоньку накрыла мою. — Знаешь, как Руми [60] Персидский поэт XIII в. описывает кофе в стихах?

— Неужели будешь стихи читать? С ума сойти!

— «Когда темный аромат наполняет нас, — тихо заговорил Генри, и мне пришлось податься вперед, чтобы расслышать, — дух Божий и все тайны души и разума ведут нас сквозь вечную ночь».

Будь это кто другой, расхохоталась бы ему в лицо. Но Генри — рассказчик непревзойденный.