Татьяна Коган - Отпусти своего демона

Чем эти миловидные, но совершенно обычные девушки могли его удивить? Их хорошенькие головки напичканы стандартной шелухой: деньги, шмотки, любовь. Их мысли так же скучны, как и предсказуемы. Они наивно считают себя восхитительно порочными, не имея понятия о том, что такое настоящий порок. Приди они к нему на прием со своими секретами и проблемами, психотерапевт Кравцов начал бы зевать уже на первой минуте. В мире существовало мало людей, способных поразить его воображение. И Гретхен стояла первой в списке.

Циничная, надломленная, ранимая. Она любила его – Джек это точно знал. Любила и методично загоняла в могилу, боясь, что объект ее страсти испортит ей жизнь. Им со Стефаном не стоило беспокоиться. Зря они запаниковали и учинили ему импровизированный ад. Даже узнав самые страшные тайны их нездоровой семейки, Джек бы не обратился в полицию. Во-первых, кто он такой, чтобы судить других? Его собственное прошлое скрывало не менее тяжкие преступления. Во-вторых, он успел привязаться к Гретхен и не хотел потерять ее. Да употребляй она младенцев на завтрак, он бы слова ей не сказал. Это ее выбор, ее право. Единственное, что являлось по-настоящему важным, – это чтобы она присутствовала в его жизни. На любых условиях. В любом качестве. Джек отчаянно, мучительно тосковал.

Сначала он здорово злился на Гретхен. Почему она подчинилась Стефану? Она же чувствовала – не могла не чувствовать, – что Иван принимает ее такой, какая она есть, со всеми ее нарывами и грехами. Когда они оставались наедине, окружающий мир тихо распадался на атомы, а все, когда-либо существовавшее на этой планете и за ее пределами, теряло смысл. И пусть это было всего лишь химической реакцией, выбросом гормонов – какая разница? Ничего подобного прежде Джек не испытывал.

Странное дело. Разум декларировал, что Гретхен и Стефан поступили неприемлемо. Но почему-то Джек не ощущал негативных эмоций. Его не покалечили, не убили. Обошлись с ним довольно мягко, если уж на то пошло. Учитывая, что на карте стояло их будущее, они сильно рисковали, позволив ему жить дальше.

«Стокгольмский синдром?» – мысленно сыронизировал Джек, отлично понимая, что эта защитно-бессознательная травматическая связь здесь абсолютно ни при чем. Он не проникся симпатией к агрессорам в процессе. Он изначально симпатизировал им. У Джека, Стефана и Гретхен имелось что-то неуловимо общее. Они были одной породы. Жаль, что его по ошибке идентифицировали как врага.

Иван умел контролировать эмоции. Несколько лет назад, сбив пешехода, Кравцов сперва абстрагировался от произошедшего, а затем и вовсе заставил себя позабыть о неприятном инциденте. С момента его заточения в коттедже минуло четыре месяца, а он по-прежнему помнил все с предельной яркостью. Словно это было не чудовищное испытание, а пугающее, но будоражащее кровь приключение.

Подходя к подъезду, Джек остановился. Несколько секунд неподвижно изучал пространство перед собой, а затем, повинуясь внезапному порыву, достал мобильный и набрал номер.

Долгие, долгие гудки. И вдруг…

– Герр Иван? Это ты? – раздался в трубке знакомый обволакивающий голос.

– Да, это я. И у меня есть вопрос.

Гретхен помедлила, прежде чем сказать:

– Я тебя слушаю.

Кравцов нервно переступил с ноги на ногу и переложил телефон к другому уху:

– Ты можешь сделать визу и прилететь ко мне в Москву? Я оплачу расходы.

Гретхен ответила почти мгновенно:

– Да, Иван. Я приеду.

Солнце палило по-майски ярко, но столбик термометра пока не поднимался выше +12 градусов. Было около полудня, когда высокий широкоплечий мужчина размашистым шагом пересек унылый неровно асфальтированный двор и поднялся на крыльцо серого, давно нуждавшегося в ремонте здания. Часом позже в кабинете директора интерната тот же мужчина устало встал со стула и повторно уточнил у пожилой, но бодрой женщины, восседавшей в кресле по ту сторону стола:

– То есть это все?

– Абсолютно верно, – улыбнулась она приветливо. – Все документы в порядке, больше ничего не понадобится. Так что это наша с вами последняя встреча. Вы хотите забрать девочку сегодня?

– Прямо сейчас.

Директриса приглашающе указала рукой на дверь.

– В таком случае позвольте вас проводить. Сейчас у них урок математики, если не ошибаюсь. Это на втором этаже.

Они вышли из кабинета и молча пошли по коридорам.

Остановившись у классной комнаты, директриса постучала и тут же вошла. Ученики встали, приветствуя ее.

– Здравствуйте, ребята, садитесь. Настя Гончарова, выйди, пожалуйста.

Дети зашушукались, но тотчас притихли, поймав строгий взгляд учительницы. Худенькая девочка с капризным лицом поднялась из-за парты и медленно направилась к двери.

Выйдя в коридор и увидев мужчину, она оперлась спиной о стену и обидчиво надула губки.

– Привет, принцесса, – ласково проговорил Макс. – У меня хорошие новости.

Девочка недоверчиво посмотрела на него.

– Я могу тебя забрать, – объяснил он.

– Когда? – со страдальческой гримасой спросила Настя.

– Сейчас. – Макс присел на корточки, заглядывая в ее сосредоточенное личико. – Если ты хочешь, мы прямо сейчас отправимся домой.

Настино дыхание участилось, но она не спешила верить его словам. Она повернулась к директрисе:

– Это правда, Валентина Семеновна? Я могу уйти?

Та положила руку на острое плечико и одобряюще его пожала. Мягкая улыбка тронула ее губы:

– Правда, Настенька. Ты можешь уйти со своим папой. Теперь у тебя будет семья.

Мерный гул самолета убаюкивал. Аккуратно, чтобы не разбудить ребенка, Максим подтянул плед повыше, укрывая Настины плечи. Она свернулась калачиком, положив голову ему на колени, и уже второй час спала без задних ног.

Макс нажал на кнопку на подлокотнике, опуская спинку кресла. Он изрядно утомился за минувшие сутки и теперь почувствовал непреодолимое желание вздремнуть. Он закрыл глаза и попробовал расслабиться. Промаявшись несколько минут, понял, что уснуть ему не удастся. Слишком много мыслей крутилось в голове. Слишком много воспоминаний. За минувший год он несколько раз приезжал в Москву, утрясая дела по работе и разбираясь с удочерением. Но этот раз был последним. Он навсегда покидал город, в котором родился и вырос.

За стеклом иллюминатора было темно. Макс увидел свое отражение. Он сильно изменился. Похудел и отрастил короткую бороду. Теперь в нем было сложно узнать прежнего Максима Гладко. Он стал другим, и не только внешне. Собственная смерть заставила его многое пересмотреть.

Он хорошо запомнил толчок в грудь и мгновенную острую боль. До того, как он потерял сознание, прошло всего несколько секунд, но Максу казалось, что он стоял целую вечность, прежде чем упал на холодный асфальт. И за эту вечность перед ним не мелькали картинки из прошлого, не вспыхивали самые важные моменты, не воображалось то, что могло бы случиться в будущем. Единственное, что намертво застыло перед его взором, – темный силуэт убийцы. Зловещий, неподвижный силуэт. Очень неприятное, тревожное зрелище. Макс понимал, что умирает, и крайне негодовал от того, что обманулся в своих ожиданиях. Никаких тебе мистических тоннелей, никакого прозрения. Лишь спустя месяцы, встав с больничной койки после длительной реабилитации, Макс поймет, что все-таки прозрел.