Шарль Эксбрайя - Бесполезное путешествие

— Мсье Феррьер?

— К вашим услугам, мадам.

Голос у нее был тихий, какой-то фетровый.

— Прошу вас, садитесь. Я не очень хорошо поняла, что сказала моя старая служанка по поводу вашего визита.

— Мадам, я — инспектор одной из парижских фирм, предприятия по производству хозяйственных товаров. Мы набирали по объявлению служащих для работы в цехах и конторах.

— Должна ли я понимать, мсье, что моя племянница?..

— Мадемуазель Сесиль Луазен, не правда ли?

— Да

— Она действительно прислала нам предложение, заинтересовавшее руководителя предприятия, и, поскольку я все равно был в этих краях…

— И она осмелилась! — скорей прошипела, чем произнесла мадам Ирель. — Даже не спросив моего мнения! Даже не предупредив меня! Удрала в Париж, ах, потаскуха!

— Позвольте, мадам…

— Нет! Вы ведь ничего не знаете! А еще говорят, что за добро всегда воздается добром! Не смешите меня! Неблагодарность, слышите! Нынешняя молодежь — воплощение неблагодарности! Подумать только, я взяла ее к себе, когда ей не было и пяти лет, моя бедная сестра и ее муж погибли в результате несчастного случая в горах… Ради этого ребенка я пожертвовала собственной жизнью. Мне хотелось воспитать женщину, которая сможет стать хорошей женой и матерью семейства, но порок у нее в крови… В возрасте шестнадцати лет ее выслали из монастыря, потому что она могла испортить одноклассниц. Тогда я наняла домашних учителей… Только один из них был удовлетворен ее успехами. Это Хюбер Вижо, учитель музыки, он считает себя артистом… — Она презрительно пожала плечами. — Какая жалость!.. Плевать я хотела на артистов! Настоящий бездельник, он даже не в состоянии обеспечить приличное существование жене и дочерям… Никчемный человек! Не удивляюсь, что они с Сесиль нашли общий язык! Они прямо-таки созданы друг для друга!

— Простите, мадам, но чему научилась ваша племянница?

— Вы имеете в виду, что она умеет делать?

— Совершенно верно!

— Так вот, мсье, к сожалению, должна вам сказать, что моя племянница ни одно дело не может довести до конца. А ведь я не жалела денег, чтобы дать ей образование! Музыка, живопись, вышивание, Бог знает что!

— Не кажется ли вам, мадам, что в наше время этого недостаточно для жизни?

Она выпрямилась.

— Мсье, я получила именно такое образование и не понимаю, почему то, что было хорошо для меня, может оказаться плохо для моей племянницы? Нет, тут дело во всепоглощающей аморальности молодежи… Они ни во что не верят, ни на что не надеются… У них нет идеалов, нет религии, нет уважения!

Я изо всех сил сдерживался, чтобы не сказать ей все, что думаю о ней и ее тупости.

— С вашего позволения, мадам, я хотел бы передать вашей племяннице, что она не может рассчитывать на наш положительный ответ.

— Это невозможно!

— А?

Она резко выпрямилась.

— Эта стервочка оказалась настолько неблагодарной, что позавчера сбежала, оставив письмо, где пишет, что выбирает свободу и готова ради этого на любые жертвы!

— Она не сообщила вам, куда едет?

— Представьте себе! Она боялась, что я прибегну к помощи полиции, чтобы вернуть ее домой.

— К помощи полиции? Но, если верить анкетным данным, она совершеннолетняя.

— Ну и что? Лучше сразу скажите, что вы ее одобряете!

Больше сдерживаться я не мог.

— Совершенно верно, мадам, я ее одобряю.

— Что?

— Я понимаю, что она бежала от вашей чудовищной власти, вы — преступница, мадам, одна из тех преступниц, которые в угоду собственному эгоизму, глупости, тщеславию портят жизнь существам, воспитание и заботу о которых им доверили. Вы хотели воспитать племянницу так, как воспитали вас… но ни на мгновение не задумались, что жизнь изменилась, что вы делаете из нее несчастного человека, неспособного заработать себе на пропитание! Вам и в голову не пришло, что она может не захотеть вести тоскливую жизнь среди этого отвратительного окружения.

Она покраснела и, приоткрыв рот, слушала меня. Злость буквально парализовала ее, и она не могла проронить ни звука.

— Сесиль Луазен не сбежала, она спасалась, предпочитая что угодно жизни в болоте, которую вы ей уготовили!

— Уходите!

— С удовольствием, мадам!

— Я… я пожалуюсь на вас в полицию!

— Лучше подумайте о том, что полиция и вам может предъявить счет!

— Агата!

Старая служанка, должно быть, подслушивала у двери, потому что сразу же вошла.

— Мадам?

— Выкинь этого типа вон!

Славная старушка с испугом посмотрела на меня.

— Вам нужно идти, мсье.

— Я следую за вами.

Прежде чем выйти из комнаты, я посмотрел на мадам Ирель, которая буквально поедала меня полными ненависти глазами.

— Не думаю, что вы садистка по натуре и вам нравится причинять страдания другим, но вы — дура, мадам, и ваша глупость безгранична…

— Мошенник! — взвыла она. — Идите к ней, вы одного поля ягоды!

Я спустился по ступенькам, быстро пересек сад и, не дожидаясь Агаты, открыл калитку. Я уже шел по улице в направлении моста Пип, когда меня окликнули:

— Мсье!.. Мсье!..

Я оглянулся. За мной семенила старая служанка.

— Вы слишком быстро идете! Я хотела вам сказать… Я все слышала… Спасибо…

— Спасибо?

— Да, спасибо за меня и за Сесиль… Вы правы: мадам — чудовище! Она всегда думала только о себе, до других ей и дела нет… Если бы я не была так стара, то давно ушла бы от нее. Я оставалась только из-за малютки Сесиль… Вы думаете, она вернется?

— Нет, Агата, не думаю.

Она покачала головой.

— Без нее моя жизнь становится бессмысленной, но я ее понимаю. Она правильно сделала, что уехала, но нужно было предупредить меня… Она боялась, что я ее выдам… Славная девочка, но очень несчастная… Мадам говорила, что она бегала за мужчинами. Это ложь. Она гналась за счастьем, которого не могла найти дома. Если бы вы знали, как она была счастлива, когда думала, что сможет выйти замуж за Жоржа…

— Жоржа?

— Жоржа Бенака, хозяина «Серебряного барана» — магазина дамского готового платья на улице Пре… Я тоже думала, что свадьба будет, но потом все разладилось.

— Почему?

— Потому что старшая продавщица — мадемуазель Маргарита — решила женить патрона на себе. Она старше Сесиль, у нее большой опыт общения с мужчинами, и она уже много лет держит мсье Жоржа под каблуком. Моя малышка была в отчаянии, она так надеялась, что сможет сбежать от тетки… И после этого ей тоже не везло… Она предпринимала и другие попытки, столь же неудачные, но мне об этом не рассказывала… Вероятно, ей было стыдно… А теперь она уехала…

Старушка тихонько заплакала, мне было очень жаль ее, но правдой я мог лишь усугубить ее горе.

Измученный разговором со старой Агатой, я вернулся в отель. С одной стороны, нелепая, ограниченная тетка, ничего не желающая понимать, с другой — кормилица, готовая принять и простить все.