Анна Данилова - Пленница чужих иллюзий

– Вот и ты – мадам Мегрэ. Буду тебя так называть.

– Хорошо. Я согласна.

Надя – идеальная женщина. Таких не бывает. Борис никогда не говорил это вслух, не хвастался перед сослуживцами, да и вообще старался произносить ее имя как можно реже. Надя и мальчики – это его семья, его мир, куда он не хотел впускать вообще никого из своего окружения. Работа – это работа. Семья – это то важное, ради чего он и занимается своей работой, подчас рискуя жизнью. И не столько ради денег, сколько ради наведения порядка в том обществе, в котором ему приходится жить. Будь его воля, он увез бы семью подальше из этого города, куда-нибудь, где самый маленький процент преступности. Швейцария, Ирландия, Исландия… Только не в Японию. Япония – это как другая планета. Нет, не Япония…

«И далась мне эта Япония?»

Борис поставил машину на свое, отвоеванное во дворе место под своими окнами, расположенными на втором этаже девятиэтажного дома, вышел, открыл багажник и достал коробку, перевязанную бечевкой. В кондитерскую он заезжал еще в обед и купил так любимые Надей и детьми берлинские слоеные пирожные.

Он поднимался в лифте, представляя себе, как обрадуются сладостям мальчики, как обнимет его и поцелует Надя.

«Мадам Мегрэ, ваши любимые берлинские пирожные!» – вертелось уже на языке, когда он подошел к двери и позвонил. Затем еще раз. Было странно, что ему так долго не открывали. Обычно Надя сразу же возникала за дверью, он слышал ее шаги, смотрела в глазок (он взял с нее клятву, что ни она, ни дети никогда не откроют двери незнакомым людям), после чего со словами «А вот и папа пришел!» открывала.

– Надя? – негромко позвал он, стараясь не привлекать внимания соседей своим голосом.

Но за дверью было непривычно тихо. Борис достал ключи и отпер один за другим все три замка. Распахнул дверь. Сердце его колотилось. Куда все подевались? Господи, хоть бы с ними ничего не случилось!

В их семье было принято предупреждать практически о каждом шаге, перемещении Нади ли, детей. Когда Надя отправлялась, к примеру, за покупками в город, она звонила Борису, чтобы сообщить ему об этом, а если он бывал очень занят и долго не отвечал на звонок, отправляла ему сообщение «Я поехала на рынок». На этих звонках и сообщениях настаивал сам Борис. «Чем бы я ни занимался, где бы ни был, я всегда буду рад твоему звонку, я должен знать, где вы, чтобы в случае опасности прийти к вам на помощь».

Безусловно, чужие люди, узнай они об этой особенности их отношений, об этих правилах, были бы удивлены. Надя же, всегда помня о специфике профессии мужа и понимая, что все это делается исключительно из самых лучших побуждений человека, каждый день сталкивающегося со злом, неукоснительно выполняла все его просьбы, соглашалась и с другими его странностями. Главным для нее было – душевный покой Бориса.

И что же случилось теперь? Куда они все подевались? Он позвонил: Надя была вне зоны действия сети.

Борис, решительно заглядывая во все комнаты квартиры, по пути включая повсюду свет, взглядом опытного следователя искал следы борьбы или признаки беспорядка, которые указывали бы на беду. У Нади было одно свойство, которое, может, у другого мужчины вызывало бы раздражение или усмешку, а у Бориса – чувство восхищения и уважения: Надя была чрезмерно аккуратна. За что бы она ни бралась, все делала настолько чисто и идеально, раскладывая все в стопочки, ряды, что, даже находясь где-нибудь в гостях, скажем, у своей свекрови, у матери Бориса, Евгении Спиридоновны, она и там находила какие-то вещи или предметы (оставленная на журнальном столике книжка, рассыпанные конфеты, обувь в прихожей), которые машинально прибирала, складывала, придавая даже живописному беспорядку четкие линии.

Сейчас же, осматривая квартиру, он как будто бы успокоился, обнаружив, что ничего, что не было бы аккуратно сложено, нет. Все как обычно. И обувь в прихожей стоит на полу ровно, парами.

Вот только детей нет и Нади.

Он сразу же позвонил матери. Голос его дрожал:

– Мама? Дети у тебя?

– Да, Боренька, не волнуйся, у меня… Я как раз собиралась тебе звонить. У Нади проблемы с телефоном, разрядился… Она привезла мне еще днем мальчиков, сказала, что у нее умерла какая-то родственница, что она хочет успеть на похороны, что потом позвонит и все подробно расскажет и объяснит, и уехала.

– Да? – У Бориса даже голос пропал. Он начал сипеть. – И что же? Она тебе больше не позвонила?

– Нет, но, думаю, еще позвонит. Все-таки у человека горе. Надя очень эмоциональная, думаю, она тяжело переживает семейную трагедию.

– Мама, а она не сказала, где жила эта тетя? Где похороны? Куда она поехала-то?

– Нет. Но я думаю, что похороны там, откуда она родом – станция Сенная. Ты, сынок, звонил ей?

– Конечно, звонил. Ее телефон вне сети или выключен.

– Ну, правильно. Она так и сказала мне, что он у нее разрядился. Знаешь, так всегда бывает – когда нужен телефон, он оказывается разряжен. Уж не могут изобрести батарейки помощнее. Так ты приедешь?

– Не знаю. Я должен найти Надю. Или связаться с ней. Вот найду, поговорю, тогда и приеду к тебе. Пока, мам.

В квартире было так тихо, что уши заломило.

Борис еще раз прошелся по комнатам. В спальне заметил легкую примятость на покрывале, словно там лежало что-то тяжелое. Сумка? Чемодан? Или кто-то сидел?

Он бросился в кладовую – чемодан оказался на месте. Да и вещей в шкафу как будто бы не убавилось.

В детской комнате на ковре игрушки остались в таком виде, словно ими играли до определенного момента, после которого дети как-то быстро встали, собрались и покинули комнату. У Нади не было времени прибрать за ними. Вот он – элемент беспорядка! Неожиданность! Хотя все правильно. Умерла родственница. Конечно же, это было неожиданно, иначе Надя рассказала бы ему, предположим, о болезни своей родственницы, уж как-нибудь да точно прокомментировала это. Что тетя заболела, что дела совсем плохи…

Но вот о тете они вообще никогда не говорили. О Лере, Надиной бабушке, вспоминали часто. Надя с ней перезванивалась, Лера посылала им поездом через знакомую проводницу посылки с деревенскими продуктами: медом, сметаной, замороженной птицей. Лера, слава богу, была здоровой, еще крепкой женщиной в свои шестьдесят семь лет. И вряд ли мама что-то спутала, назвав бабушку тетей.

Борис бросился в прихожую, где на полочке лежал толстый блокнот с номерами телефонов. Уголки страничек, вырезанных ступенчато в алфавитном порядке, были потрепаны. Вот она, буква «Л». Он без труда нашел телефон бабы Леры, позвонил.

– Да, Боря, слушаю, – услышал он спокойный, как всегда, голос Леры.

– Надя у вас, Валерия Николаевна? – спросил и затаил дыхание. Промелькнуло: какое же это страшное чувство ожидания беды. Предчувствие надвигающейся катастрофы. Страх потери.