Гилберт Адэр - Убийство в стиле

Колверт протянул ему руку.

— Инспектор Колверт, сэр, Ричмондская уголовная полиция. Расследую это дело. Вы, насколько я понял, продюсер картины, которая тут снималась?

— Да, да, именно так.

Он нервно пожал руку Колверта.

— Леви моя фамилия. Бенджамин Леви. До чего ужасно происшедшее. Так скоро после… Просто ужасно! Mein Gott [32] Мой Бог ( нем .). , что я такого сделал, чтобы заслужить подобное?

На несколько секунд воцарилось напряженное молчание, в течение которого все словно бы обнаружили в своей обуви нечто крайне интересное, чего, непонятно почему, никогда прежде не замечали. Молчание, с которым наконец покончил Трабшо.

— Бенджамин Леви? — сказал он. — Да, конечно же я помню. Вы прибыли в Англию в… в тридцать седьмом году, верно?

— Это так.

— Да, и чуть не произошел мелкий дипломатический инцидент, насколько я помню. Даже Ярд оказался замешан. Вы покинули Германию в некоторой спешке, не так ли?

— Ja, ja [33] Да, да ( нем .). , — сказал Леви с внезапной опаской. — Я опаздывал на поезд.

Старший инспектор подавил улыбку.

— Нет-нет, сэр, вы не поняли. Я… ну, я имел в виду, что вам пришлось бежать из страны из-за преследований, которым вы подвергались.

Леви выдернул носовой платок и промокнул лоб.

— Ах, преследования, да! Эти немецкие критики!

— Нет, извините, я говорил о… — начал было заново Трабшо, но затем окончательно решил не трудиться.

Тем временем Эвадна Маунт спросила:

— Мистер Леви, не вы ли были продюсером «Чуда»?

— Нет, я был продюсером катастрофы.

— Катастрофы? Какой катастрофы?

— Моя постановка «Фауста» Гёте. В Берлине. Вы слышали о ней? Нет?

— Виновата, но нет.

— Такой замечательный поворот. Еврейский «Фауст». Дьявол покупает душу Фауста… как вы это говорите?.. оптом? Но, мои дорогие, такая катастрофа! Наци ее ненавидели. Евреи ее ненавидели. Моя мать ее ненавидела. Все ее ненавидели. Когда занавес опустился, тишина была такая, что вы бы услышали, как булавка встала с пола и ушла из театра.

А теперь это. Сначала мой режиссер сгорает дотла. Затем одну из моих актрис убивают, отравляют на глазах у всех на площадке. Вы знаете, мой дорогой инспектор, я не суеверный человек, но я начинаю верить, эта моя картина verdammt [34] проклята ( нем .). . Но почему? Почему? За что меня карают?

— Ну, сэр, — заверил Колверт продюсера, — я намерен сделать все возможное, чтобы полностью в этом разобраться. И могу сказать вам, что у меня уже есть несколько интересных наметок. Но сначала мне хотелось бы знать, не могу ли я рассчитывать на некоторую вашу помощь?

— Любую, любую, мой дорогой!

— Я собираюсь сейчас распустить ваших людей по домам. Прежде, чем они уйдут, констебль, разумеется, запишет их фамилии, адреса и телефонные номера, то есть тех, у кого есть телефоны. Я прекрасно понимаю, что все эти данные есть в вашей документации, но в павильоне было столько людей, и нам необходимо твердо знать, что тут не было никого, кому не следовало тут быть. И наоборот, что никто из тех, кто должен был быть тут, по той или иной причине не отсутствовал. Вы понимаете, о чем я говорю, сэр?

— Да-да, — сказал Леви, — вы должны принять всякие предосторожности.

— Совершенно верно. Однако пятерых из них я хотел бы расспросить в ближайшие двадцать четыре часа, если возможно. Пока все подробности случившегося еще свежи в их памяти. Надеюсь, у вас нет возражений?

— Возражений? — Леви взвесил это слово. — Я имею право возражать?

Колверт улыбнулся ни к чему не обязывающей легкой улыбкой.

— Ну-у, боюсь, что не имеете. Полагаю, я пытаюсь соблюдать вежливость. Но главное, я хотел сообщить вам, что в числе тех, кого я намереваюсь расспросить, находятся две ваших великих звезды — Гарет Найт и Леолия Дрейк, кто же еще? Ах, да, режиссер Рекс Хенуэй. Я почувствовал, что вас следует предупредить.

Леви в очередной раз утер лоб.

— Ой, пожалуйста, будьте мягким, инспектор. Если у этой картины может быть будущее, мне не понравится, чтобы моих исполнителей запугивали. — Ему в голову пришла ужасная мысль. — Вы не собираетесь арестовать кого-нибудь из них?

— Нет-нет, ничего подобного, — ответил Том Колверт. — Как я говорю, это всего лишь предварительный доп… — он поспешно заменил начатое слово, — всего лишь беседа для установления, что произошло и как произошло. Простая формальность.

Леви скорбно покачал головой.

— Простая формальность, э? Как мы, немцы, начали страшиться этого выражения. Ах, но это Англия, не так ли, где подобные методы неизвестны. Да, инспектор, продолжайте. Приступайте к вашим допросам, — закончил он без малейшего иронического ударения на последнем слове.

— Благодарю вас, мистер Леви. А теперь мне хотелось бы попросить вас о последнем одолжении.

— Да?

— Я намереваюсь вызвать… скажем, расспрашиваемых, завтра днем. Вы понимаете, я предпочел бы, чтобы вопросы были заданы прежде суда коронера, на котором всем им придется присутствовать. Кроме того, я предпочел бы, чтобы встреча с ними происходила здесь, в Элстри. Менее подавляюще для них, чем в Ярде, а также из-за разных процедурных причин. Сам я в любом случае должен буду вернуться сюда. Но мне понадобится комната, тихая комната. Какой-нибудь кабинет, которым не пользуются, может быть? Где-то подальше, где я могу сесть побеседовать с ними, не опасаясь, что нас прервут. Не могли бы вы сами посоветовать что-нибудь подходящее?

— Разумеется, — без колебаний ответил Леви. — Вы должны занять кабинет Рекса.

— Я имел в виду более…

— Вздор. Он удобен, а Рекс пока в нем нуждаться не будет, увы, а я позабочусь, чтобы вас не прерывали.

— А сами вы?..

— Ах, я должен поехать в Лондон на Уордур-стрит. У меня, знаете ли, встреча с теми, кто поддерживает меня финансово. — Он выразительно потер большой палец об указательный. — Чтобы определить, можем ли мы все же спасти эту verdammte картину.

В два часа на следующий день Колверт сидел за письменным красного дерева столом Рекса Хенуэя, где в коробке для входящих громоздились потрепанные сценарии, отпечатанные на машинке, а в коробке для исходящих было пусто. Прямо напротив него сидел первый подозреваемый, которого он пригласил подчиниться расспросам, сам Хенуэй. Тесно обрамляя режиссера справа и слева у его собственного стола, сидя на двух стульях-близнецах, бескомпромиссно металлических и модернистских, расположились Эвадна Маунт и старший инспектор Трабшо. Сержант Уистлер нес тактичный дозор вблизи двери.

Утром Колверт сообщил двум своим неофициальным коллегам, что, согласно медицинскому заключению, которое он только что получил из лаборатории, Кора Резерфорд действительно была отравлена. Судмедэксперт обнаружил и в пустом фужере актрисы, и внутри ее тела следы широко и законно доступного цианида, разнообразно промышленно применяющегося в печати, фотографии и гальванизации. Как он уже дал понять накануне, смерть была крайне мучительной, но также, к счастью, и мгновенной. Суд коронера состоится через три дня, но ни Эвадне, ни Трабшо являться туда не потребуется. Чистая формальность в процессе следствия — коронер тут же отложит заседание.