Андрей Анисимов - Проценты кровью

– Ладно, Петя, показывай, кого привез? – пробасил Грыжин, внимательно изучая прибывших. – Ты их по масти своей подбирал или как? – поинтересовался он, оглядев белобрысую компанию.

– Это, Иван Григорьевич, наши эстонские друзья. Мне их рекомендовали как классных строителей, а совпадение масти – чистая случайность, – ответил Ерожин.

– Господа свободные чухонцы… Представители дальнего зарубежья. Какая честь! – поклонился Петр Григорьевич и распахнул дверь.

– Что фы хотите? – спросил Вольдемар, после того как с бригадой обошел комнаты, заглянул в бывшую кухню и осмотрел все закоулки.

– Мы хотим иметь нормальный офис, – ответил Ерожин.

– Это сафисит, курат, от фаших финансовых фосмошностей, – пояснил Вольдемар.

– Что еще за курат? – не понял Грыжин.

– Курат – самое страшное эстонское рукательстфо, – объяснил Вольдемар.

– Понятно, что-то вроде «мать вашу»… – обрадовался генерал.

– В перефоте на русский это слофо опосначает черт, – терпеливо растолковал эстонец.

– Хватит лингвистики, – усмехнулся Ерожин. – Бригадир интересуется нашими возможностями.

– Пускай скажет сколько надо, а «фосмошности» мы отыщем, – заверил Иван Григорьевич.

– Тафайте прикинем, – ответил Вольдемар и достал из кармана блокнот. – Полы мошно полошить паркетные, а мошно опойтись кофролином.

– Обойтись ковролином, – пояснил Ерожин, заметив удивленный взгляд Грыжина. Петр Григорьевич уже начал привыкать к акценту бригадира, в то время как генерал половины из сказанного понять не мог.

– Если стены опклеить опоями, путет меньше рапоты. Пот краску нато вырафнифать тольше. Но теперь в офисах принято красить. Пойтем таль-ше. Сантехника пыфает расная. Пыфает торогая, пывает потешевле. Ну и конешно тфери и окна. От них много сафисит. Я тумаю, что цена ремонта колеплется от пятитесяти тысяч крон то ста пятитесяти. – Что-то записав для памяти, Вольдемар захлопнул свой блокнот.

– Ты можешь сказать в человеческих деньгах? – не понял Грыжин.

– Если тля фас толлары считаются теньгами человеческими, пошалуйста. Ремонт этого помещения опойтется фам от трех до тесяти тысяч толлароф.

– Ну что, Петро, сделаем по первому классу?! – подмигнул Грыжин.

– Расходы пополам, – согласился Петр Григорьевич.

– Нам пора, – поглядев на часы, заторопился бригадир.

– Что, вас там надсмоторщик с плеткой ждет? – удивился Грыжин.

– Нас никто не штет, кроме рапоты, – улыбнулся Вольдемар. – Плетка нушна тля скотины, а мы люти.

Вернув строителей на их объект, Ерожин решил все же добраться до Севы Кроткина. Он свернул с Садового кольца на Кутузовский проспект. Машин в воскресенье было не так много, и Петр Григорьевич придавил до сотни. Когда Ерожин подъезжал к Рублевке, зазвонил мобильный.

– Ты где? – Голос Нади звучал тревожно.

– Что опять приключилось? – забеспокоился Ерожин.

– Петя, у нас гости. Приезжай как можно быстрее, – попросила Надя.

– Какие гости?! Я никого не звал, – удивился он.

Надя по телефону отвечать не хотела.

– Больше ничего я тебе сказать сейчас не могу.

– Хорошо, лечу, – пообещал Петр Григорьевич и, нарушая правила, крутанул через осевую.

Подкатив к своей башне, Петр Григорьевич вышел из машины и, было, шагнул к подъезду, но что-то его остановило. Глаз сыщика зафиксировал нечто такое, чего быть не должно. Ерожин огляделся и понял, что внимание его привлек новгородский номер машины. Старенькая, забрызганная грязью «трешка» притулилась возле автоматной будки. Подполковник медленно обошел вокруг «жигуленка».

«Суворов приехал», – догадался он и влетел в подъезд. Как только Надя открыла дверь, Петр Григорьевич со словами: «Где Витька», не раздеваясь, ворвался в квартиру.

– Он не один, – сказала Надя вдогонку и подумала: «Откуда муж узнал? По телефону она имен не называла».

Виктор Иннокентьевич Суворов устроился на диване. Рядом с ним сидел молодой человек, сильно смахивающий на хозяина квартиры.

– Знакомься. Твой сын, – натянуто улыбнулся криминалист, вставая навстречу Ерожину.

– Гриша, – прошептал Петр Григорьевич и застыл на месте.

Низкое небо, сливаясь с Волгой, туманной пеленой скрывало противоположный берег. От реки тянуло холодом, и Шура, поежившись, вошла в дом и уселась у окна. Алексей с утра уехал в город на свою фирму. Он собирался звонить в Москву, и на женщину вновь нахлынули грустные мысли.

В последнее лето Шура сильно изменилась. Не то чтобы внешне, хотя морщинок возле глаз у нее прибавилось. Женщина стала задумчивой, часто уходила в себя, и когда к ней обращались, не сразу реагировала. Изменился и Алексей. Супруг Шуры наоборот как-то расцвел, помолодел и еще энергичнее принялся за работу. Сдав сессию, невестка забрала внука. Без ребенка Шура еще больше приуныла. К малышу она сильно привязалась и очень без него скучала. Став свекровью, Шура понимала, что молодым хочется пожить своим домом, и старалась не доставать Антона с невесткой частыми приглашениями. Молодые и так являлись на выходные, если не затевали встреч с друзьями.

Но перемены в характере Шуры происходили по другой причине. Шура часто спускалась к Волге и, усевшись на скамеечку лодочного причала, возвращалась в памяти к тому июньскому вечеру. Но осенью у воды холодно и на пристани не посидишь.

В июне маленький Лешенька был еще с ней. Невестка Нина сдавала экзамены и зачеты. В тот вечер они остались вдвоем с внуком. Алексей уехал в очередную командировку. Он закупал стройматериалы для своей фирмы и разъезжал много. Вечер стоял теплый, и Шура запомнила закат. Солнце опускалось за степь кроваво-красным шаром. В те дни на душе женщины было легко. Открыв Петру Ерожину свою тайну, Шура избавилась от изнуряющего страха, что томил ее много лет. А потом Петр телеграфировал, что преступницы на свете больше нет и Шура совсем успокоилась. Поэтому, когда Стенька принялся остервенело брехать, она спокойно уложила Лешеньку в кроватку и вышла в сад. У калитки стояла девушка. Шура помнила, как поразилась ее красоте. В свете красного заката белые волосы незнакомки отсвечивали розовым, а загадочные темные глаза мерцали из-под черных бровей. Шуре почудилось, что она видит фею из сказки.

– Кого-нибудь ищете? – приветливо улыбнулась Шура.

– Вы Александра Васильевна Ибрагимова? – строго спросила девушка.

Шура вздрогнула. Эту фамилию она давно не слышала и старалась забыть.

– Меня действительно зовут Александрой Васильевной. А Ибрагимовой я звалась при первом замужестве, и это было очень давно. Теперь я Ростовцева.

– Я приехала издалека, чтобы на вас посмотреть, – медленно проговорила блондинка и остановила на Шуре вгляд своих удивительных темных глаз.