Андрей Анисимов - Кто стрелял в урода?

– Спрашиваю. За что, Иван Григорьевич?

– Звонит мне как-то. Говорит, срочно иди в соседний подъезд. Ну, я думал, случилось что. Дело-то было ночью. Прихожу, поднимаюсь в названную квартиру, а он с двумя девками сидит. Одна у него на коленях, ко второй меня клеит. Меня – старика! Галина Игнатьевна на даче. Он знал, что я холостую. Ну вот, я его к себе выманил и ремнем. Два дня на жопу сесть не мог. С тех пор батей называет…

Водитель притормозил и, услышав что пассажиры продолжают беседу, забеспокоился:

– Приехали, мужики.

Михеев вынул из тесной кабины свои длиннющие ноги и помог выбраться генералу. С кульками в руках они подошли к подъезду Ерожина. У электронного замка переглянулись. Грыжин взял инициативу на себя, шагнул вперед и набрал цифры кода.

– Кто? – Ерожин ответил так быстро, точно стоял в прихожей.

– Надьку ждет. – Шепнул Иван Григорьевич и гаркнул в домофон: – Открывай дверь! К тебе генерал Грыжин.

Наступила мертвая тишина. Затем раздался писк электронного устройства.

– Сработало, моряк. – Глеб распахнул дверь, и мужчины двинулись к лифту.

– Вот что значит старший по званию. – Подмигнул Грыжин и нажал кнопку пятого этажа.

Надя сидела возле кроваток с двойняшками и смотрела в стену. Часы отбили четыре, а она еще не ложилась. Ванечка и Леночка спокойно посапывали. Ванечка стянул с себя одеяло и спал раскрытый. В доме было натоплено, и малыш не желал париться. Леночка, наоборот, любила тепло, и норовила укрыться с головой. Ей приходилось головку открывать. Надя уже несколько раз поправляла детям постель, но те продолжали проявлять характер. Кроме Нади, в доме спали все. Алексей рано поднимался и ехал на фирму. Шура вставала еще раньше, чтобы успеть с завтраком. Вчера вечером еще приехал Антон с женой. Им постелили в гостиной.

Надя сухими глазами сверлила стену. Маленькая, укрытая полотенцем лампа едва пропускала свет. Вечером она только уложила малышей, из Москвы позвонил помощник мужа Тимофей Волков. Надя не раз видела майора, он бывал и у них дома. Собранный, воспитанный сослуживец Петра Наде нравился. Он всегда был скромен, без нужды рта не открывал. Дурацких шуток, или похабных анекдотов из его уст она никогда не слышала. Но стоило с ним заговорить, выяснялось, что это начитанный, эрудированный человек, а вовсе не примитивный солдафон. Тимофей попросил Надю срочно вернуться в Москву. Ерожин о его звонке, по словам Волкова, ничего не знает, но дело именно в Петре. Есть люди, которые уверены, что Беньковского застрелил подполковник. Наде сначала захотелось бросить трубку, но она сдержалась, выслушала Тимофея и обещала подумать. Вот и думала до утра.

Чем она могла помочь снять страшное подозрение, женщина не понимала. Да и после того, что сам Петр на себя наговорил, она бы не удивилась, если бы эти подозрения оказались не беспочвенны. Если можно посадить за решетку одного невинного, почему нельзя застрелить другого. В данном случае и мотив куда оправдание. Застрелил же он Фатиму. Попал в самое сердце. Говорят, она лежала на газоне гольф-клуба. Но Надя понимала, что такие мысли приходят от обиды. Не может человек, столь нежно любящий, столь тонко чувствующий, быть отпетым мерзавцем и убийцей.

Тяжелей всего нести крест одной. В самолете Надя решила, что все расскажет папе Алеше. А приехала и замолчала. Шура чувствовала беду, но из душевной тонкости первой разговор не заводила. Один раз Ростоцкий что-то заподозрил. Надя спросила, как бы он отнесся, если бы дочь осталась здесь навсегда. Алексей подошел к Наде и очень долго на нее посмотрел. Ерожина все превратила в шутку.

Теперь надо решать… В Москву она не поедет. Если к ней имеются вопросы, ответить можно и по телефону. Ее родной отец Алексей Ростоцкий почти одного возраста с Петром. Они вместе с папой Алешей вырастят Ванечку и Леночку. Шура заменит родную бабушку. Надя рвалась к мужу, но признаться себе в этом не хотела. Она могла вернуться и жить у Аксеновых. Но находясь в соседнем квартале с Петром, трудно удержаться и не проявить слабость. А дети растут и им нужен пример. Петр не имеет права калечить своим безнравственным полем юные души. Злые обидные слова в адрес мужа неслись где-то снаружи, а в глубине ее женской души все сильнее разрасталась боль и беспокойство за любимого.

Потом она начала обманывать себя. Надя прилетит на один день. Расскажет Тимофею, все что ей известно и улетит назад. Она же сознательный элемент? Если следствие нуждается в ее показаниях, она должна их дать. Хотя что она видела? Этот мерзкий тип шел с цветами и гадко улыбался. Он шел купить ее взамен позора Петра. Все точно рассчитал поганец. Еще неизвестно, как бы она поступила. На свидание она спешила уверенная, что муж рыцарь. Чтобы спасти его, она была готова на все. Зачем Петр потом не сказал, что в конверте ложь? Он вообще имел возможность сжечь этот конверт. А вдруг Ерожин хитрый и подлый змий, специально открыл правду, чтобы она не узнала от чужих? Тогда почему он вывалил всю остальную грязь? Что-то во всем этом не сходилось. Что нужно Волкову? Каких он хочет показаний? Перед ее глазами снова вставал весь ужас воскресного дня. Она сама вызывала жуткие картины умирающего шантажиста. Она видела скрюченные пальцы, царапающие песок, кровавое пятно на светлом плаще, и розы. Он лежал в розах, предназначенных ей. Какая польза от ее свидетельств. Она ничего, кроме шагающего Беньковского вспомнить не могла. Но что-то, какая-то маленькая деталь ее беспокоила. Надя стала прокручивать свой приход и ожидание. Она подходила к бронзовому клоуну. Никулин даже в металле излучал доброту. Потом прошлась по бульвару. Надя вспомнила. На скамейке сидел мужчина, она его раньше где-то видела. Потом этот мужчина возник еще раз. Он шел с толпой туристов. Ну, вот и все. Сначала на скамейке, потом среди туристов. Нет, она видела блондина раньше. Они сидели с Беньковским в кафе, и тот указал ей на этого мужика. Андрон Михайлович что-то говорил о красавице, жене парня, а тот флиртовал с другой женщиной. Надя так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как открылась дверь.

– Ты почему не спишь? Время шесть. Ты не ложилась? – Ростоцкий в пижаме с удивлением взирал на дочь.

– Мне надо срочно в аэропорт. Я вернусь через пару дней. Даже раньше. А сегодня я должна лететь. Вот тебе телефон, позвони по нему и сообщи о времени моего прилета.

– Почему ты мне ничего не рассказываешь? – Тихо, чтобы не разбудить детей, прошептал Ростоцкий: – Я же вижу, у тебя горе. Раньше ты была со мной откровенна, даже когда еще не знала, что моя дочь. Разве мы больше не друзья?

– Папа Алеша, ты мой самый близкий друг. Да, я попала в переделку, но это касается только меня. Есть вещи, которые человек не имеет права перекладывать на других. Придет время, и ты все узнаешь… Дай, я тебя поцелую.