Анна и Сергей Литвиновы - Аватар судьбы

Ежевихина допрашивали, применяли к нему меры физического воздействия. Однако он в заговоре с целью погубить вождя народов или других вождей не признавался. А Картыгина пытай не пытай – полковник оказался совершенно невосприимчивым к боли. Он по-прежнему оставался в своем зомбированном состоянии, время от времени повторяя заклинание о необходимости доклада лично Сталину.

Но оставался еще неопознанный летающий объект, который на военном аэродроме видели многие. Очевидцев допрашивали порознь, а показывали они одно и то же. В итоге перед министром госбезопасности Абакумовым (а он лично руководил следствием) встал мучительный вопрос: что делать? Доложить – или не докладывать? Не доложить было нельзя – а вдруг наверху проведают? Тем более что ВЧ-грамма в аппарат министра обороны от Ежевихина уходила, и на уровне округа о ситуации ведали. Если наверху прознают о происшедшем, неминуемо спросят, почему не доложил. А докладывать – ужасно боязно. Крайне необычно все, что происходит вокруг этого дела. В итоге Абакумов сообщил о случившемся лично Берии (который официально в ту пору, в роли первого заместителя предсовмина, атомным проектом командовал, но связей с выпестованными им органами не утратил).

И вопрос, сообщать или не сообщать, встал уже перед Берией. В конце концов, однажды на ближней даче, после совместной выпивки, он вроде бы шутейно рассказал о происшедшем вождю народов. Тот грозно глянул на сатрапа:

– И ты молчал?! Боевой офицер хочет сообщить важнейшую информацию лично товарищу Сталину, а ты его от меня прячешь? Чтобы немедленно доставил!

Тот едва ли не залепетал:

– Но мы не можем гарантировать, что от человека не исходит прямой угрозы вам, товарищ Сталин…

– Значит, твои друзья из МГБ, заплечных дел мастера, целую неделю человека мурыжили, а так и не поняли, враг он или друг?

– Он очень странный, товарищ Сталин, будто не в себе! Мамой клянусь, ни на что не реагирует, хоть иголки под ногти ему загоняй!

– Все равно привози его завтра. Товарищ Сталин человек старый. Если даже убьет меня Картыгин, мне все равно недолго осталось. Но ты ведь понимаешь: если он мне плохо сделает, тебе тоже не жить. – Берия, говорят, тогда тирану в ноги упал, сапожки его стал целовать.

Тут стройный рассказ Зубцова прервал, довольно язвительно, Данилов. Вопросил:

– Откуда вы знаете, что именно так все и было? И какие слова кто говорил?

Не моргнув глазом, отставной полковник ответил:

– Об этом на следствии показывали и Берия, и Абакумов. Последнего, напомню, арестовали летом пятьдесят первого, а Лаврентия Павловича – летом пятьдесят третьего. Впрочем, следственные дела обоих по-прежнему секретны. Я могу продолжать?

– Пожалуйста.

– Делать нечего, назавтра Берия доставил Картыгина к вождю народов. Полковника по возможности привели в норму, загримировали шрамы и раны, оставшиеся от «активных методов следствия». Руки его были скованы наручниками. Конвоир, введя Картыгина в кабинет вождя, держал пистолет у его виска. Процессию замыкал перепуганный Берия. И тут случилось чудо: увидев Сталина, визитер, хоть и не вышел из своего наполовину коматозного состояния, но связно заговорил:

– Товарищ Сталин, спасибо, что приняли меня. Имею сообщить вам сведения чрезвычайной важности.

– Говорите, товарищ Картыгин!

– Пусть они выйдут, – кивнул полковник в сторону конвоира и Берия.

– Идите, – скомандовал им вождь и учитель.

– Но товарищ Сталин, – залебезил Берия, – я не могу гарантировать, что…

– Я сказал тебе: иди! – полыхнули тигриным блеском глаза сатрапа.

Царедворец и конвоир вышли.

Что такого рассказал полковник Сталину, доподлинно неизвестно и поныне. Беседа шла один на один, никаких записей после нее ни первый, ни второй не оставили. Но, во всяком случае, с того дня, если в присутствии вождя народов кто-то из его приближенных заводил разговор о том, что «необходимо проучить империалистов» или «третья мировая война не страшна, зато вся планета станет жить при коммунизме», вождь на полуслове подобные предложения обрывал. И планы СССР воевать в Западной Европе так и остались на бумаге.

А сразу после беседы с лидером страны Картыгин стал прежним. Его кататоническое состояние прошло, словно его и не бывало. Более того, он не помнил ни слова, ни факта из того, что с ним творилось. Не знал он и ничего из того, что докладывал Сталину, – хоть об этом его, разумеется, после визита спрашивали. Но, несмотря на то что все чувства, включая болевые ощущения, вернулись к нему в полном объеме, он так ничего в ходе дальнейшего следствия и не рассказал.

Судьба его печальна: как и майор Ежевихин, он был расстрелян. Слава богу, дела никакого эмгэбэшники не смастерили, шлепнули втихую, в подвале, поэтому семьи обоих не пострадали. Получили не сообщение, что их сын-муж-брат-отец – враг народа, а похоронку с формулировкой: «Погиб при выполнении служебного задания». Вскоре, кстати, был арестован и министр Абакумов, а в пятьдесят четвертом году его казнили.

Данилов прервал повествование Зубцова:

– Откуда известно, о чем несчастный Картыгин со Сталиным беседовал? Почему вы решили, что речь шла о недопустимости ядерной войны? Может, они что-то совсем другое обсуждали?

Полковник в отставке удовлетворенно кивнул, словно предвидел этот вопрос:

– Отраженным светом, так сказать.

– Что вы имеете в виду?

– Дело в том, что советская разведка сообщила, что случай, точь-в‑точь совпадающий с описанным, имел место в США. Ровно в тот же день, когда неопознанный объект появился в воздушном пространстве Советского Союза, до чрезвычайности похожий летательный аппарат (веретенообразная форма, около пятнадцати футов длиной и пяти в поперечнике) возник на территории Америки. Его никто не перехватывал, и он самостоятельно совершил посадку на военном аэродроме в пустыне Невада. А в дальнейшем развитие событий до чрезвычайности напоминало происходившее в СССР – с поправкой на то, что тамошний режим носил все-таки гораздо менее людоедский характер.

К американскому объекту, севшему на военном аэродроме, приблизился майор штатовских ВВС Лоуэлл и так же получил в лоб подобной стальной спицей. Так же, как Картыгин, он впал в аналогичный кататонический ступор и начал настаивать, что он должен немедленно доложить нечто крайне важное высшему руководству страны. Он настаивал именно на встрече с руководством, а не лично с президентом, как будто бы неведомые пришельцы (или кто там его послал) знали различия между Америкой – страной гораздо более демократичной и либеральной – и авторитарным Советским Союзом, где все важные решения принимал единолично Сталин. После тщательного медобследования майора доставили в Вашингтон, где он выступил на заседании объединенного комитета начальников штабов с участием президента Трумэна. Интересно отметить, что в данном случае «рупор» неизвестных сил (как его можно назвать) не возражал, в отличие от Картыгина, чтобы его заслушал коллегиальный орган. Благодаря тому, что выступление Лоуэлла оказалось известно гораздо большей аудитории, данные о том, что было им высказано, достигли, в результате усилий нашей разведки, советской стороны.