Анна и Сергей Литвиновы - Аватар судьбы

Так и теперь: страха не было. Скорее радость от того, что он наконец-то занялся настоящим делом. Не все же пропавших мужей искать и втолковывать дамочкам, что лучшее приворотное зелье – это любовь! Наконец – впервые за долгие годы – то, что он делал, казалось достойным его умений и возможностей.

Покуда они то неспешно тащились в столичном трафике, то вдруг начинали нестись, Данилов решил кое о чем расспросить Зубцова.

– Если предположить, что грядущая эпидемия, а потом иноземное вторжение состоятся, тогда я не могу понять одного… – заговорил он (хотя собственная концепция у него имелась). – Те, кто рулит страной и человечеством, они что, не понимают, куда нас ведут? Не ведают, что мы все дружно шагаем в пропасть? Человек, который беседовал со мной на Лубянке, этот самый «Иван Степанович», производит впечатление товарища осведомленного. Почему же он ничего не делает, чтобы предотвратить этот ужас? Напротив, преследуя вас (да и меня), он фактически приближает унижение и уничтожение человечества…

– Это прежде, в ранние советские времена, у нас была диктатура пролетариата, – эпически начал экс-полковник. – А в Америке и Южной Африке когда-то устраивали сегрегацию по цвету кожи. Но сейчас, особенно в нашей стране, диктатура одна. Диктатура денег. Она же сегрегация – по имущественному признаку. Ты ведь верно в своем сне все увидел: богатые спасутся. А этот Иван Степанович – человек, я полагаю, богатый. И дети его, и внуки. И жена, и любовница, и друзья, и знакомые, и даже ближний круг подчиненных. Все они уцелеют. А до остальных ему дела нет. Как он там тебя стращал: превращу, мол, в лагерную пыль? Это они могут. И ты, и все мы, и девушка твоя Варя, – все мы для него не важнее мелкого песочка под ногами. Сгинем мы – ему же (и ему подобным) будет житься спокойней. А они сами, богатеи, он считает, выживут.

– Очень скользкую философию они исповедуют, – заметил Данилов. – На ней можно и шею себе свернуть.

– Можно, – согласился Зубцов, – но власть и деньги, которые царят здесь и сейчас, все равно для них важнее, чем отдаленное будущее – тем более, не свое собственное, а какого-то там человечества. На их век хватит, считают они. И рулят туда, куда считают нужным.

Спорить с отставником экстрасенс не стал, да и трудно было возразить. Они выбрались из города и зачахли в пробке в начале Ярославского шоссе.

Данилов ничего не рассказал ей о том, что поведал ему американец. Она знала только, что его, как и Алешеньку, взяли вчера чекисты. И она забралась в базу тайной полиции, благо позволял допуск и собственные хакерские умения. Однако никаких сведений о задержании или аресте янки она не нашла. Пробила даже на всякий случай базу криминальной полиции и наркоконтроль – тоже без толку. Не примерещился ли американец Данилову? Но нет, в базе пограничников значилось: мистер Макнелли пересек границу позавчера, в четырнадцать десять по московскому времени. Варя позвонила в гостиницу «Украина». Там подтвердили: да, такой-то въехал позавчера, однако номер его не отвечал.

Оставалось только гадать, куда исчез господин Макнелли.

Человек под оперативным псевдонимом Вурдалак проживал в добротнейшем загородном доме, построенном, судя по архитектуре, в середине девяностых годов, когда частные особняки были крайне редки и оттого возводились с неуемной и ненужной помпезностью. Коттедж походил на уменьшенную копию замка: башенки, решетки, красный кирпич. «Зовут хозяина Руслан Тимурович, – просвещал тем временем Зубцов, – фамилия его Кильдеев, он наполовину, по отцу, татарин, на вторую половинку русский. Состояние сколотил в конце восьмидесятых – начале девяностых. Он тогда от алкоголизма и наркомании успешно лечил, искал пропавших и тоже прекрасные результаты показывал. До ахинеи с заряженной водой и рассасыванием послеоперационных рубцов и коллоидных швов не опускался. В те времена мы, в комиссии , на него и вышли. Стали использовать в качестве эксперта-предсказателя. Был тогда у нас один проект, футурологический. Вурдалак самые лучшие результаты показывал. А его виде́ния, или, простите за каламбур, ви́дение будущего было точнее, чем у всех остальных экспертов. Я потом вспоминал, каким он ноль четвертый год предсказывал и две тысячи четырнадцатый. Очень многое совпало. А то, как он отдаленное будущее, год две тысячи сорок четвертый предвозвестил – один к одному твой, Данилов, сон: последствия страшной эпидемии, захват Земли пришельцами, внешне напоминающими саранчу… Однако тот проект наш быстро прикрыли, а году в девяносто пятом Кильдеев, в свою очередь, практику свернул. То ли заработал достаточно, то ли грядущее, куда он заглянул, его впечатлило… Говорят, сейчас стал очень набожным. Православный, хоть татарин по паспорту. Не знаю, удастся ли нам его на разговор раскрутить. Примет ли, захочет ли общаться?..»

Зубцов и впрямь волновался. Они оставили авто на небольшой площадке перед воротами и все втроем подошли к домофону. Отставник нажал кнопку. Однако вместо ответа по переговорному устройству из-за ворот раздался не искаженный никаким передающим аппаратом мощный бас: «Открываю, входите!» Калитка щелкнула и распахнулась. На разноцветной, старой, слегка поросшей лишайником дорожке стоял мощный старик с веерными граблями в руках. Он был вылитый Лев Толстой времен бегства из Ясной Поляны: седая борода лопатой, залысины на столь же седой голове, нос бульбочкой. Правда, одет был не в косоворотку, а в рубаху военного образца с накладными карманами, и не в сапоги-бутылки, а в какие-то хипстерские кеды, однако детали сути не меняли.

При виде отставника Руслан Тимурович скислился, словно проглотил медузу:

– Игорь Михалыч, ты? Вот уж не чаял когда-нибудь больше тебя увидеть!

– Есть дело, – развел руками Зубцов.

– Какое еще дело? Ты разве не в отставке давным-давно?

– В отставке? Да, в отставке, только нужда в тебе, Руслан Тимурыч, имеется великая.

– Что такое? – изумился хозяин. – Отечество в опасности?

– Хуже, – бросил Игорь Михайлович. – Но дозволь нам войти.

– А кого это ты с собой привез?

– Любовь. Алексей. Мои помощники.

– Ладно, пошли.

Во дворе у Кильдеева лежали собранные в кучи осенние листья, дымились в железной бочке. Малина у баньки вся была обрезана, плодовые деревья, яблони, сливы и вишни выкрашены до пояса белым – словом, хозяйство старик поддерживал в образцовом порядке.

В противовес в доме, куда они вошли, оказалось неуютно, во всем сказывалось очевидное отсутствие хозяйки: на обеденном столе – истертая и замызганная клеенка, в раковине и подле нее – гора грязной посуды, давненько не мытые окна.