Александр Аде - Лето любви и смерти

– Хочу, – Илюша тотчас оживает. – А можно я приставку возьму?

– Купили ему приставку, теперь клещами от телевизора не оторвешь, – осуждающе говорит Сероглазка, и рот ее невольно расползается в улыбку.

– Бери, – разрешаю я, – кажется, там есть телик.

И вот мы катим по гаснущим улицам города. Илюшка лопочет, глазея по сторонам:

– У тебя «жигуль», а у папы Володи «тойота». Это иностранная машина, из Японии.

– Зато у папы Володи машина подержанная, кто-то на ней ездил-ездил, а потом ему продал, – заявляю с обидой. И тут же ловлю себя на этом: неужто я ревную Илюшку к мужу Сероглазки?

По дороге заезжаем ко мне домой, забираем Анну и двигаем дальше.

Город, промелькнув за стеклами «жигуля», остается позади, и природа открывается во всем своем радужном блеске. Что ни говори, ранняя осень – праздник души.

Через полчаса вкатываемся в деревеньку. Останавливаюсь у неказистой, потемневшей от времени избы.

– Какой санаторий ма-аленький, – разочарованно тянет Илюшка. – У нас дача и то больше.

– Зато речка здесь просто волшебная.

– Как это? – выдыхает Илюшка.

– Чистая-пречистая. Такую, во всяком случае, мне пообещали. Купаться сейчас уже нельзя, вода холодная. Посидим на бережку, камешки побросаем. Согласен?

– Можно рыбку поудить, – солидно говорит сын. – Мы с папой Володей недавно вот таких рыбок наловили!

– Я, брат, не рыбак. У меня и удочки нет, – сокрушаюсь я.

И думаю с грустью, что повадками Илюша все больше напоминает папу Володю. Неужто наступит день, когда сын станет чужим? Представляю этого будущего Илью, самостоятельного парня, который однажды скажет: «Ты мне всего лишь биологический отец, а настоящий – Володя», и меня точно обдает ледяной водой.

Речка не обманывает моих надежд – такой красоты, что дух захватывает. Сидим с сынишкой на берегу, глядим на огромное горизонтальное зеркало, в котором текучим сгустком огня отражается закатывающееся, теряющее силу, но еще слепящее солнце. И швыряем камушки.

Потом Илюшка бегает, воинственно размахивая подобранной веткой, и вопит от избытка чувств.

В избу возвращаемся в сумерках. Анна кормит нас ужином. За окнами, в сгущающейся синеве рождаются первые звезды. Илюшка лепечет о чем-то и болтает не достающими до пола ножками в кроссовках. Мне чудится, что мы – семья: я, жена, сын. И оттого, что это не так и никогда так не будет, сердце разрывают нежность и сожаление.

На рассвете просыпаюсь от угрюмого мычания коров. Отворяю вежды, как говаривали в старину. В избе темно. За окнами, тяжело шлепая и бренча колокольчиками, движется стадо. Повернувшись ко мне спиной, спит Анна. Целую ее в затылок, затворяю вежды и вновь забываюсь сном.

В полдень гуляем по лесу. Тихо. Солнечно. Лишь колышутся верхушки сосен. Илюшка носится в поисках грибов. Когда находит, с воплями мчится к нам, хвастается. Я, признаться, в грибах не смыслю ни фига. Отличаю только мухоморы, все остальные для меня на одно лицо. А Илюшка уже дока. В три-то годика.

Володя пристрастил его к рыбалке, научил разбираться в грибах. Потом, когда пацан подрастет, возьмет с собой на охоту. А чему обучу сынишку я? Мастерству слежки? Умению анализировать факты? Чувствую, уходит он от меня. Медленно и неуклонно. Видно мне на роду написано куковать с Анной до старости.

– Можно, я тебя поцелую? – прошу Анну, тычась губами в ее щеку. – Да не гляди ты с такой укоризной. Илюшка занят поиском своих… как их там?.. синичек? Лисичек? Пойми, видеть тебя и не целовать – из разряда ненаучной фантастики…

В ту же секунду раздается трезвон моего мобильника, помещающегося в заднем кармане джинсов.

Еще перед моим походом к Плакальщице в «Олимп», Акулыч протянул мне основательную ладонь, на которой затерялась миниатюрная сим-карта: «Держи, вчера купил на свои кровные. Чистенькая, как непорочная девочка. Симочка. Серафимочка. Вставишь вместо своей долбанной серафимы. Будет у тебя отныне секретный номер, Джеймс Бонд ты наш местного разлива».

Досадливо морщась, подношу к уху телефончик, хотя ждал звонка, как манны небесной.

– Привет счастливым робинзонам, – басит мент. – Мою фазенду еще не спалили? Гляди, птаха, ежели чего не досчитаюсь, возместишь в трехкратном размере. Пивом.

– Ближе к делу, бочонок. Новости приятные?

– Кому как. Докладаю по порядку. Первое. Всю ментуру изнасиловали звонками, уж оченно тобой интересовались, бамбино. На что ответ был один: умотал в жутко срочную командировку. Ну, баловник, разворошил ты осиное гнездо… Второе. Возможно, возле твоей городской хазы ошивается киллер. Наши ребятишки его караулят, но пока без результата. Третье. Плакальщица слиняла…

– А вот это уже интересно.

– Оповестила своих, что улетает на важный симпопозиум и испарилась. Мы ей в этом сильно помогли. Как и было условлено, позвонил наш пацан и натуральным бандитским голосом пообещал бабе скорую смерть. Так что ты, барбос, из игры выведен. Плакальщица уверена, что на нее охотятся местные мафиозы и с тобой расправляться нету смысла: свою ценную шкурку спасать надобно.

– Что-то слишком уж просто получается, Акулыч, – сомневаюсь я вслух. – Плакальщица наладила практически безотказный механизм, приносящий ей недурные бабки. На это у нее дьявольского ума и хитрости хватило. Неужто без боя сдастся? Не поверю.

– Да кто ента мадама супротив «заборских»? Земляной червячок. К тому же она не голенькой умотала. Небось, прихватила с собой кой-какую мелочь, пару-тройку лимончиков баксов. Но я тебя не расхолаживаю. Обосновался – живи, пока отмашку не дам…

– Кто это? – спрашивает Анна.

– Акулыч. Говорит, Плакальщица удочки смотала. Вот это славно, чьерт побьери! Как, по-твоему, далеко она удрала?

Задаю этот вопрос словно между прочим, до сих пор не определился, как мне относиться к предсказаниям Анны.

– Скорее всего, она в городе. Или где-то рядом.

– Ага, – я принимаю эти слова к сведению, но и только. От возбуждения сильно колотится сердце, хочется валять дурака и резвиться, как ребятенку. – А сейчас вернемся к тому, на чем нас прервал архиплут Акулыч. Девушка, а девушка, можно вас поцеловать?

– Глупыш…

И тотчас ее губы сминаются моими.

В деревне теплынь бабьего лета. По утрам роса. Вечера холодноватые, неспешно тускнеющие. Ходим втроем на речку и в лес, вяло ковыряемся на крошечном огородике, смотрим телевизор, книжечки и газетки почитываем. Кормимся картошкой, свеклой, морковью, яблоками с приусадебного участка Акулыча. Остальную жратву добираем в маленьком магазинчике, в котором половину торгового ассортимента составляют вино, пиво и водка. Илюшка то гоняется за удирающими курами, то с ревом уносит ноги от злобно шипящих гусей, а мы с Анной наслаждаемся покоем и любовью.