Валерий Фатеев - Город в законе: Магадан, триллер

Оленька забрала над своим мужем безграничную власть. Она, что называется, вертела им как шея головой. Академик мыл посуду, пылесосил, бегал, как мальчишка, по магазинам — домработницу из экономии они не держали, как бухгалтер Оленька считать умела. Любые ее капризы и прихоти седовласый академик исполнял, галопируя.

Я понимал, что Оленька — лебединая песня мужика и старался не замечать этого.

Однажды, после вечеринки, Виталий Иванович долго уговаривал нас остаться ночевать. К тому времени академик получил трехкомнатую квартиру в Нагаево, почти на берегу моря и комната для гостей у них всегда была наготове. Жена не соглашалась — дома нас ждали — и, исчерпав все доводы, подвыпивший академик тихонько мне признался:

— Вы комнату займете, я с Олей лягу — глядишь и мне что достанется.

Мне его стало от души жалко. Я позвонил домой и предупредил ребят, что мы не приедем. Они были в восторге и, как я понимаю, тут же включили видик, намереваясь крутить его до утра.

Звукоизоляции в наших квартирах никакой и ночью я отчетливо услышал звучный шлепок пощечины и злой шепот хозяйки:

— Пьяный ко мне не лезь — у тебя и у трезвого не стоит.

С новым директором института у Оли начались какие- то распри. Однажды она принесла мне кипу актов и сказала — надо написать статью о новом директоре, он жулик.

Я прочитал документы. Незаконные списания компьютерной техники, разбазаривание имущества, прием студентов за взятки.

— Оля, — сказал я, — но ведь большинство этих документов подписываешь ты…

Больше она к этому разговору не возвращалась, но как- то обмолвилась, что у них работает КРУ и дело по всей видимости передадут следствию.

И вот вскоре после этого Оля предложила:

— Возьмите меня главбухом, Валентин Михайлович. Мы с вами такое развернем…

Я подумал, что ослышался. Уходить из института — громадного по сравнению с издательством учреждения, менять приличный оклад на скромную и нерегулярную зарплату, по крайней мере, странно. Но присущая мне, к сожалению, готовность помочь, даже вопреки здравому смыслу пересилила и я согласился.

Дегтева, узнав о том, кто придет на ее место, печально произнесла:

— Она уже не одного подставила, Валентин Михайлович.

Неделю Оля поприсутствовала на работе, обновила кабинет, познакомилась с сотрудниками и, забрав документы, ушла домой — мол, ей там легче работать.

С тех пор она практически превратилась в надомницу — то болела, то семейные обстоятельства. За подписью мы ездили к ней. Но балансовые отчеты она как-то умудрялась сдавать — потом выяснилось, что она их просто переписывала. Правда, меня ее домашний образ работы особенно не беспокоил — было бы дело сделано.

Затем она активно принялась обрабатывать меня, предлагая, на мой взгляд, авантюры на грани с преступлением.

Начиналось с преамбулы, что все вокруг жулики, что государство нас кинуло, значит, и мы должны реагировать адекватно. То она предлагала продать технику издательства частной фирме, а потом списать ее, или перевести деньги куда-то, а затем получить как возврат за невыполненные обязательства — получить нам лично, а так как к тому времени это предприятие исчезнет, то и концы в воду.

Я только посмеивался над ее идеями, но Виталий Иванович, зная видимо о ней побольше, не на шутку тревожился. Его эти бредни супруги раздражали.

— Виталий Иванович, — сказал я ему как-то, — да вы не беспокойтесь… Я же не идиот и никогда на это не пойду.

Прошло полгода ее "работы" и вдруг без объяснения причин Ольга уволилась.

Причина стала ясна уже с первых дней работы контролера. Это был по выражению инспектора Шифоньеровой антиучет. То есть абсолютно ничего не делалось. Даже на тех документах, что автоматически проходили через бухгалтерию, подпись главбуха отсутствовала. Зато она самостоятельно повысила себе зарплату — она стала куда больше моей, выдала себе несколько раз материальную помощь и оплатила несуществующую дорогу — в отпуск она у нас никуда не ездила, понятно.

Надо ли говорить, какая картина сложилась по линии директора, если ни один мой подотчет не был проведен, а многие документы так и вообще отсутствовали.

Дело пахло керосином и я пошел к Виталию Ивановичу. Супруга его к тому времени укатила в Молдавию, где обретались ее бывший муж и сын. Видимо, на время ревизии.

Виталий Иванович встретил меня настороженно, он уже был в курсе.

— Виталий Иванович, — взял я быка за рога, — идет проверка. Как я понимаю, по доносу и целенаправленно. Выявленные и те, которые будут выявлены, огрехи на совести Ольги. В вашей власти именно сейчас погасить этот скандал в зародыше.

— А Ольга мне сказала по-другому, — помолчав, сообщил академик.

— Но кроме ее слов есть документы. И потом, вы же сами видели, как она работала…

— Я ей верю, — торжественно заявил Виталий Иванович.

Это означало, что он не верит мне и говорить, стало быть, не о чем.

Больше я с ним никогда не встречался.

"Ночь лишь с бабой провозжался, сам на утро бабой стал…"

КРУ работало почти два месяца и в начале декабря меня вызвала Шифоньерова.

— Вот вам акт. Я передаю дело в шестой отдел. На объяснительную записку даю вам два дня.

— Но сегодня пятница, я просто не успею, — я взвесил на руках пачку листов — страниц двадцать, не меньше.

— Меня это не касается, таков порядок.

Дома я внимательно перечитал акт. В мою вину ставились две вещи — нецелевое расходование средств в размере двухсот тысяч и присвоение шести тысяч по доверенностям, которые я выписал сам и расписался за бухгалтера.

Первое я воспринял спокойно. Деньги ушли по назначению, и если проверяющая не нашла платежки, то следы их все равно отыскать нетрудно, даже запросив предприятия, куда мы отправляли деньги. Со вторым дело обстояло хуже, если главбух не провела мои авансовые отчеты, так оно потом и оказалось. Но эти деньги пошли на резку бумаги — наличными — приобретение компьютера и как выручка за книги, выданные мне в порядке заработной платы… Документы должны быть.

И они были, но не у меня, а у Шифоньеровой. Выдать их на руки или скопировать она отказалась и через неделю меня вызвал следователь из шестого отдела — по борьбе с организованной преступностью. Вот так, ни больше ни меньше!

.. Когда человек совершает преступление и в конце концов попадается, чувства его понятны: в душе он готов к такому повороту событий, он знал, на что шел. Когда обвиняют в преступлении невиновного, он испытывает потрясение — ведь он невиновен!

Я испытал шок — я был не только невиновен, я делал прямо противоположное тому, в чем меня обвиняли. Все силы я тратил на то, чтобы в этой мутной сегодняшней жизни сохранить издательство, а насчет денег, так я не только их не мог присвоить, я свои вкладывал в самые критические моменты нашей работы. То есть, своих-то у меня не было, но было много друзей, которые давали взаймы. К примеру, приходит контейнер, надо срочно оплатить — каждый день простоя грозит солидными штрафами. Я занимал деньги на оплату, оформлял их как заемные средства и потом долго и терпеливо мои кредиторы ждали, когда издательство сможет вернуть долги.