Крейг Райс - Убийство по-домашнему

Казалось, услышав такое мнение о себе, я должен почувствовать себя пристыженным и удрученным. Однако ничего подобного со мной не произошло. Не помню, чтобы я когда-нибудь в жизни проявлял особый интерес к алкоголю, да и сейчас не испытывал такого уж большого желания выпить её коктейль. Я попросил коктейль просто из дружеской вежливости.

— Расскажи мне еще что-нибудь обо мне, Марни, — попросил я. — Какой я, кроме того, что люблю выпить?

— Думаю, самая осторожная характеристика твоего характера была бы, что ты относишься к «золотой молодежи». Но для меня лично, любимый, ты попросту — пьянчуга. Для тех, кто любит таких типов, — возможно, даже весьма очаровательный пьянчуга. Селене, например, такие очень нравятся.

— Селене? Ах, да! Моя жена! — я сделал короткую паузу и потом спросил: — А ты меня любишь?

Марни выпила половину своего коктейля.

— Откуда я знаю? Я всегда считала тебя шалопаем…

— О! А почему?

Она внезапно рассмеялась молодым заразительным смехом.

— Подожди, мой дорогой, пока к тебе вернется память! Тогда не понадобится ничего говорить тебе на эту тему!

Она обтянула юбочку, что привлекло мое внимание к ее коленям.

— Если ты действительно моя сестра, я бы попросил тебя сесть чуточку подальше, потому что… потому что ты заставляешь меня нервничать! — сказал я.

— Успокойся, Горди, не болтай ерунду! — ответила Марни, возвращаясь на прежнее место возле роз. — Нэйт утверждает, что я должна тебе помочь освежить память. Следует ли мне рассказывать тебе истории из твоего детства?

— Рассказывай о чем хочешь, — ответил я.

— Ты скажешь, если мне удастся задеть какую-то струну в твоей памяти, — сказала Марни и глубоко задумалась. — Например, ты помнишь… Нет, оставим это в покое! Лучше скажи, помнишь ли ты тот зимний бал в школе танцев мисс Черчилль в Сэйнт-Поле, когда ты незаметно долил джин в персиковый крюшон, а потом устроил страшный скандал в мужском туалете?

— Ну и предприимчивый был из меня парень! — рассмеялся я. — Нет, я ничего такого не помню.

Марни скривилась.

— Ну, а что ты помнишь о том летнем лагере над озерами, организованном Лигой Чистоты «Аврора», куда взял нас с собой отец? Ты поспорил со мной, что сумеешь пробудить нечистые мысли в мистере Гебере, переоделся в мое платье и довел его до того, что он сделал тебе в лодке на озере непристойное предложение.

— Теперь я начинаю понимать, что ты имела в виду, говоря о том хорошем, к чему может привести потеря памяти, — сказал я, чувствуя себя чуточку не в своей тарелке. — Нет! Я ничего, абсолютно ничего из этого не помню. И вообще, черт возьми, что такое Лига Чистоты «Аврора»?

Марни снова отставила бокал в сторону.

— Горди! — огорченно воскликнула она. — Не собираешься же ты сказать, будто бы забыл, что такое Лига Чистоты «Аврора»!? Да ведь это самая важная вещь в нашей жизни!

— Ну, так все-таки, что это такое?

Марни покачала головой.

— Лучше оставим это в покое, потому что я вижу, что с такой методикой мы далеко не уйдем. — Она наклонилась ко мне и добавила: — Скажи мне лучше, что ты сам, собственно, помнишь? Так будет намного проще.

Я почти забыл, что утратил свою личность. Марни удалось каким-то странным образом привести меня в такое настроение, что моя потеря памяти казалась мне теперь какой-то смешной дружеской шуткой. Однако её последний вопрос снова пробудил во мне беспокойное чувство, что за этим что-то скрывается и что во всем этом есть что-то нехорошее и даже угрожающее.

— Я помню ирис… — медленно сказал я.

— Ирис? — живой взгляд Марни устремился на вазу с цветами. — Какие ирисы ты имеешь в виду?

— Не имею понятия… — Я чувствовал, что мое беспокойство перерастает почти в страх. — Это просто такое слово… Ирис… Я чувствую, что оно очень важное… Если бы только мне удалось связать его с чем-то конкретным!

— Ирис… — Ресницы Марни затрепетали над невинными глазами ребенка, которые минуту назад не производили впечатления невинных.

— Наверняка это какой-то идиотский фрейдистский комплекс, — сказала она. — Ну… а что ты помнишь, кроме этого? — продолжила она расспрашивать меня.

Я покачал головой.

— Может быть, еще какой-то… самолет, — медленно и задумчиво сказал я. — Кто-то… кто-то… Ох! Но зачем все это?

— Горди, любимый, не поддавайся депрессии. — Она снова пересела на кровать и взяла меня за руку. — Подумай лучше, какая прекрасная жизнь открывается перед тобой! Куча денег! Никаких забот… ничего не нужно делать… вся южная Калифорния в твоем распоряжении! Ну, и наконец мы и Селена.

— Селена? — Мои сомнения в связи с Селеной вспыхнули с новой силой. — Расскажи мне что-нибудь о Селене! Как она выглядит?

— Если ты даже Селену не помнишь, — сказала Марни, допивая коктейль и наливая себе новую порцию в бокал, — тебе следует приготовиться к серьезному потрясению!

— Она худая? С длинным носом? — с беспокойством спросил я. — А может, она носит очки в металлической проволочной оправе?

— Селена? — Марни вытерла пальцами красную полоску, которую оставили на краю бокала ее губы. — Дорогой Горди! Селена, вероятно, самое прекрасное создание во всей Калифорнии!

Я испытал чувство глубокого удовлетворения и покоя.

— А может быть, у нее в дополнение к этому еще и приятный характер?

— Ангельский! Она попросту обожает всех и все…

— И у неё благородный, кристально честный характер? — спросил я с энтузиазмом. — Приняла бы ее Лига Чистоты «Аврора» в число своих членов?

— Нет. Лига Чистоты «Аврора» никогда бы не приняла Селену, — сказала Марни, провокационно глядя на меня.

— А почему?

Марни поставила бокал на столик.

— Ну… в этом тебе теперь уже придется убедиться лично.

Я еще не успел ответить, как дверь открылась и в ней появилась девушка в коротком белом кретоновом платье без рукавов. Уже с первого взгляда у меня перехватило дыхание в груди. Это была самая светлая блондинка, какую я когда-либо встречал в моей жизни. Ее волосы, спадающие до самых плеч, так же как волосы Марни, были светлы, как деревенские сливки. Кожа тоже напоминала сливочное мороженое; возможно, она была чуть темнее из-за загара. Вся ее фигура — обнаженные руки, ноги — обладала совершенством греческой скульптуры. Когда я глядел на неё, у меня создавалось впечатление, что я прикасаюсь к ней. Хотя формы у нее были женственные, полные, она подошла к кровати с необычной легкостью и плавностью движений.

— Горди! Любовь моя! — сказала она.

Ее ненакрашенные губы были пухлыми, а глаза — голубыми, как летнее небо. Она присела на кровать, внимательно глядя на меня, при этом ее светлые волосы упали вперед.

— Исчезни, Марни, — сказала она.