Джеймс Чейз - С/С том 2. Вопрос времени. Как крошится печенье. Кейд

Мейтисон раздавил окурок в пепельнице.

— То, что он три недели не пил, ничего не означает. Он запьет по выходе из больницы. Знаю я этих алкашей!

— Бог ты мой! — с раздражением воскликнул Бердик. — Да он уже неделю как вышел из больницы и сейчас не пьет ничего крепче «кока-колы». Он ждет за дверью…

— Ты что — хочешь сказать, Кейд здесь? — пораженно воскликнул Мейтисон.

— Именно это я хочу сказать. Ну, так что, Генри? Берешь Кейда или нам идти в «Таймс»?

Мейтисон раскурил новую сигарету. Судя по морщинам на лбу, он мыслил.

— Я так понимаю, Эд, ты настроен очень серьезно с этим делом?

— Именно так. Я хочу работать с Кейдом. Вместе мы составим сенсационный дуэт.

— Что конкретно ты хочешь делать?

— Я мог бы заполнять шесть страниц субботнего приложения. Условия можем обговорить — втроем. Снимки Кейда будем давать в цвете.

— Есть какие-нибудь идеи?

— Работа на контрастах. То, в чем силен Кейд. Старые и молодые. Бедные и богатые. Слабые и сильные. Простаки и пройдохи.

Мейтисон задумался, кивая своим мыслям и стараясь не выдавать растущего возбуждения.

— И во что это нам обойдется?

— Имеешь в виду зарплату Кейда? В том состоянии, в каком он сейчас находится, торговаться трудно. Можешь заполучить его со всеми потрохами за три сотни в неделю. Для тебя это хорошая сделка. Настоящий клад. Год назад за такие деньги он и пальцем не пошевелил бы.

— Гм. Да… это может быть интересно. Думаешь, нам удастся навязать ему контракт на шесть лет?

— Я бы не стал подсовывать ему долгосрочный контракт. Два года, не больше. Причем на второй год плата пять сотен в неделю.

— Ты что, нанялся ему в агенты? — кисло произнес Мейтисон. — Его настроение явно испортилось.

А Бердик жизнерадостно ухмыльнулся.

— Я тебя знаю, поэтому хочу, чтобы ему была гарантирована честная сделка. Ну, так что?

— Я поговорю с ним, — ответил Мейтисон. — Ничего не обещаю, но поговорю.

Часом позже Кейд вошел в бар, где его с нетерпением поджидал Бердик.

За эти четыре месяца Кейд сильно изменился. Он похудел, в движениях появилась жесткость, а в черных волосах — седина. Мексиканское солнце опалило его кожу, он стал коричневым, как индеец. У него был вид человека, страдающего от какого-то скрытого заболевания. Однако улыбка, которой он ответил на вопросительный взгляд Бердика, была все такой же ослепительной.

— Спасибо, Эд, — сказал он, взгромоздившись на высокий табурет рядом с Бердиком. — Сработало. Хорошо это или плохо, но я подписал контракт на два года.

Бердик радостно ткнул его кулаком в плечо.

— Вэл, старина, ну теперь мы им покажем! Вот чем я всю жизнь мечтал заниматься! Мы с тобой весь мир объездим!

Так оно и было. Так началось партнерство двух блестящих профессионалов, которое позволило «Нью-Йорк Сан» обойти по тиражу всех своих конкурентов.

Кейд хорошо вписался в напряженный ритм повседневной журналистской работы. Ненормированный рабочий день не оставлял времени для меланхолических раздумий о прошлом. Временами Кейду страшно хотелось выпить, но он подавлял это желание и благодарил Бога, что рядом с ним постоянно находился сочувствующий и все понимающий Бердик. Из солидарности с Кейдом Бердик тоже бросил выпивку, что существенно облегчало Кейду жизнь. Оба теперь потребляли исключительно кофе и кока-колу.

У Бердика была трехкомнатная квартира неподалеку от редакции «Сан», и он уговорил Кейда занять свободную комнату. Это было удобно, поскольку теперь они могли работать со всеми удобствами, и в редакции появлялись только за тем, чтобы сдать готовый материал.

Временами все же, когда Кейд в своей комнате укладывался спать, он думал о Хуане. Воспоминания уже не были болезненными, но он все еще любил ее. Кейд знал, что если бы она сейчас вошла в эту комнату, то он обнял бы ее вне себя от счастья… Что доказывало лишь, думал Кейд уныло, какой он теленок. Кейд ясно понимал, что ее поведение непростительно, но он с радостью был готов ее простить. Хуана гнездилась в его теле, как вирус. Но хотя Кейд тосковал по жене, он не сделал ни единой попытки проследить, где она и что с ней сталось. Прошло уже полгода с того дня, как она его бросила. Сезон боя быков в Испании завершился. Возможно, Хуана вернулась в Мехико-Сити. Интересно, она все еще с Диасом? Или же он ей наскучил, и она подыскала кого-нибудь другого? Кейд хорошо помнил, что она все еще его жена. Надо было бы оформить развод, но он никак не мог собраться с духом, чтобы проделать все формальности.

Однажды вечером, через несколько месяцев после того, как он начал работать для «Сан», Кейд настроился было посмотреть телевизор, как зазвонил телефон.

Бердик, уже в пижаме, валялся на диване. Он поднял голову и с отвращением посмотрел на надрывающийся аппарат.

— А черт с ним, пусть звонит, — сказал он.

Но для Кейда это был зов судьбы. Он чувствовал непреодолимую потребность ответить. Немного поколебался, но поднялся на ноги.

— Я все же отвечу, — сказал он и снял трубку.

Звонил Мейтисон.

— Это ты, Вэл?

— Полагаю, да, — ответил Кейд, уже сожалея, что поднял трубку.

— Слушай, Вэл, есть срочное дельце, а у меня нет фоторепортера. Два моих барана уехали за город, а третий придурок находится вне пределов досягаемости. Может, ты возьмешься?

Кейд скорчил рожу Бердику и пожал плечами.

— А в чем дело, Генри?

— Подстрелили старого Фридлендера! Если мы поспешим, у нас будет эксклюзив! Дело поручено лейтенанту Такеру, а он мой хороший друг. Он-то мне и звякнул. А никто другой пока не знает. Возьмешься, а? Вэл?

Кейд мог бы и отказаться. Такого рода работа контрактом не предусматривалась. Но он хорошо помнил, что Мейтисон дал ему шанс возродиться. Теперь настало время отплатить добром за добро.

— Хорошо, Генри, я все сделаю.

— Хороший мальчик! Адрес знаешь?

— Знаю. Уже выхожу.

Кейд положил трубку, помчался в спальню, повязал галстук и надел пиджак. Схватил сумку с камерой и снаряжением и бегом направился к выходу.

— Ну, и куда, к черту, ты несешься? — спросил пораженный Бердик.

— Фридлендера подстрелили! Мне надо заснять! — бросил на ходу Кейд и был таков.

Джонас Фридлендер был поэтом, драматургом, художником и музыкантом. За последние тридцать лет он создал себе репутацию человека, без которого не мог обойтись ни один вернисаж, ни одна премьера оперы, никакая литературная презентация, если все эти мероприятия рассчитывали на успех. Фридлендер был педераст. И в беспощадном нью-йоркском мире Фридлендер прокладывал себе путь локтями, кулаками и клыками, постоянно являясь в сопровождении стройного и гибкого, хрупкого и прекрасного юноши, который через какое-то время исчезал, уступая место другому стройному и гибкому, хрупкому и прекрасному, судьбой которого было продержаться в обществе Джонаса не дольше своего предшественника.