Мишель Бюсси - Самолет без нее

Ладно-ладно, вас мутит от моего цинизма. И вас гораздо больше интересует судьба фотографии с пляжа Джейхана. Вы хотите узнать, чем закончилась та история? Оʼкей, сейчас узнаете…

Уналь Серкан оказался типом скользким, как угорь. Я несколько раз разговаривал с ним по телефону и заплатил ему сумасшедшие деньги — двести пятьдесят тысяч турецких лир, чтобы заполучить оригинал фотографии и негатив. Переговоры тянулись уже неделю. Я чувствовал, что Серкан набивает цену, стремясь вытянуть из меня как можно больше.

Рано утром 7 апреля он наконец назначил мне встречу на проспекте Кеннеди, возле дворца Топкапы, напротив Босфора. Я увидел маленького суетливого человечка, кроме всего прочего, косоглазого, — про таких говорят: один глаз на Кавказ, а другой на Север. Со мной был Назым — в качестве переводчика. Серкан требовал аванс — пятьдесят тысяч лир. Не то, грозил он, продаст фотографию кому-нибудь другому.

«Кому? Витралям? Он принимал нас за дураков».

Разумеется, я не повелся на его дешевую разводку. Пока он не покажет негатив, не получит ни лиры. Он, в свою очередь, тоже уперся. Мы с ним чуть не подрались — прямо перед памятником Ататюрку. Назыму пришлось нас разнимать.

В отель я возвращался со странным чувством. Не то чтобы меня терзало сознание допущенной грубой ошибки, скорее наоборот. Меня не покидало ощущение, что я что-то упустил. Я позвонил во Францию и попросил срочно выслать мне все газеты и журналы с публикациями о событиях на горе Мон-Террибль. Через три дня, 10 апреля, я их получил. Меньше часа спустя у меня был ответ на мучивший меня вопрос. Безобразная голубая ваза, украшавшая тумбочку, разлетелась на мелкие осколки после того, как я запустил ею в ярко-красный ковер, висевший на стене моего гостиничного номера.

Нельзя сказать, что Уналь Серкан проявил чудеса изобретательности. «Пари Матч» в номере от 8 января 1981 года опубликовал серию фотографий Лили, лежащей в кроватке детского отделения больницы Бельфор-Монбельяр. Одна из них запечатлела малышку в той же точно позе, что на снимке с турецкого пляжа, якобы сделанном на месяц раньше. Головка чуть склонена в сторону, правая ножка подогнута, левая ручка под головой… Один глаз открыт чуть шире, чем другой. И даже пальчики на руке расставлены точно так же.

Фотография Уналя Серкана была фальшивкой. Грубой подделкой. Не такая уж, к слову сказать, виртуозная работа — фальсификатор просто заменил больничную простыню пляжным полотенцем того же цвета и текстуры. И смонтировал со снимком своей подружки.

Меня так и подмывало содрать со стен все ковры. Этими коврами нас просто достали — стоило выйти на улицу, как каждый житель Стамбула подлетал к нам и предлагал купить очередной ковер. Ковер или жареное мясо, или еще какое-нибудь барахло, да хоть его собственный дом, разобранный на кусочки и разложенный на тротуаре. Или его детей, или его жену, или его самого — целиком или по частям: хочешь ногу, хочешь — почку, хочешь сердце… Проклятые торгаши!

Я два часа метался по комнате, пока постепенно не успокоился. В конце концов моя злость на Уналя Серкана улеглась. На войне как на войне — он пошел ва-банк и сорвал куш. Двести пятьдесят тысяч лир за примитивный фотомонтаж. В глубине души я его понимал. Больше я Уналя Серкана никогда не видел. Меня одолевали другие, более срочные, заботы.

Я провел в Турции еще несколько недель, расследуя другие версии. Назым, с которым мы по-прежнему встречались в кафе «Дез Анж», высмеивал их одну за другой. Справедливо высмеивал. Как-то незаметно я приобщился к наргиле и всему рваному ритму стамбульской жизни. Наргиле, ракия и неизменный кейф — ритуальное чаепитие, при котором обжигающе горячий чай подают на серебряном подносе в стеклянных стаканах причудливой формы. Идеальная обстановка для обсуждения безумных гипотез.

— Назым! А что, если Лиза-Роза не была дочерью Александра де Карвиля?

— Ну и что? — дуя на стакан с чаем, отвечал Назым. — Что это меняет, Кредуль?

— Все меняет! Представь себе, что в результате стечения тех или иных обстоятельств отцом Лизы-Розы стал не Александр де Карвиль… Например, у Вероники был любовник… Голубоглазый любовник. Тогда все рассуждения на тему наследственности летят к черту. Цвет глаз, внешнее сходство… Что ты об этом думаешь?

— О любовнике, Кредуль?

Назым посмотрел на меня лукавым взглядом, от которого, как я подозреваю, таяло сердце его избранницы Аили.

Почему-то считается, что частные сыщики терпеть не могут дел о супружеской неверности и занимаются ими скрепя сердце, исключительно чтобы не подохнуть с голоду. Чушь собачья! Если хотите знать, возможность влезть в чужую личную жизнь — это одна из самых привлекательных сторон работы детектива…

Мне не стоило большого труда установить, что Александр де Карвиль отнюдь не являл собой образец добродетели. И это еще мягко сказано. Впрочем, я подозревал нечто подобное… Представьте себя на месте молодого мужика, имеющего власть и деньги и попадающего в страну с тысячелетней традицией многоженства, при том что ваша собственная супруга сидит дома с детьми в пятистах километрах от места вашей работы… Шаг за шагом мне удалось установить с полдюжины любовных увлечений красавчика Александра. Как ни странно, но женщины гораздо легче признаются в связи с человеком, которого уже нет в живых, — особенно, если жена бывшего любовника тоже переселилась в мир иной.

Человеческие чувства — вообще штука удивительная.

Александр де Карвиль использовал классические приемы, например, трахал секретаршу на стеклянном столе в стамбульском офисе компании в квартале Йеникапы. Я видел и то и другое — в смысле, и секретаршу, и стол. В обоих случаях — холодная элегантность. Кроме того, в течение трех месяцев он тусовался с заводной девчонкой-турчанкой, хорошо, если совершеннолетней, которая обожала прогуливаться по Галатскому кварталу в юбчонке, едва прикрывающей задницу, и с оголенным пупком, несмотря на инквизиторские взгляды замотанных в черные платки теток. Она таскала его по ночным клубам. Я разыскал ее. Она вышла замуж и родила двоих детей. Хиджаб еще не надела, но мини-юбку спрятала подальше. Щадя вас, пропущу бесчисленные приключения в хамамах, танец живота и прочие забавы, включая знакомство с полупрофессионалками. Судя по полученным мною данным, его более или менее постоянной любовницей была некая Полина Кольбер — француженка и то что называется «самостоятельная женщина». Она возглавляла отдел продаж в компании «Тотал» и, если верить ее словам, была последней, с кем Александр де Карвиль занимался любовью, — 22 декабря 1980 года, то есть в день отлета на родину аэробусом 5403. Мысль о том, что она заставила несколько раз подряд кончить мужчину, который меньше чем через сутки заживо сгорел в самолете, до сих пор ее возбуждала, призналась мне Полина Кольбер. Сексуальные таланты Александра она оценивала как выдающиеся и без тени стыда рассказала, что однажды отсосала ему прямо во дворце Топкапы, под носом у охраны. На лицо девица показалась мне не особенно привлекательной, зато фигура у нее была что надо. У меня даже сложилось впечатление, что, прояви я настойчивость, она с удовольствием внесла бы в список своих охотничьих трофеев частного детектива. Но мне не слишком нравится ощущать себя дичью.