Елена Юрская - Злые куклы

— Коля, Коля, просыпайся, отгони машину. Или сейчас на ней таки будут мозги, — с характерным акцентом заверещали где-то над Кузиным ухом.

— Нет! — в истерике вопила Даша. — Нет…

Но ей никто не верил. Наверное, потому, что она плохо выглядела. Еще бы — бессонная, полная страхов ночь. Сердце Даши рвалось на свободу. Она вдруг поняла, что попала в ловушку, искусно расставленную собственным мужем. Он все это подстроил. У него есть сообщники. Теперь у них будет масса свидетелей, что она выбросилась, как и Афинка, по собственному желанию. Что делать? Вернуться туда, где все лежит не на своих местах, где дышит кто-то чужой? Это Кирилл… Сначала Афина, теперь вот она, Даша. Она посмотрела вниз. Только земля, пробитая стеблями худосочной травы. Только пыльный треснувший асфальт. Только это. Больше ничего. Там, в квартире, сумасшедшая падчерица и сбрендивший муж… Хорошо, что она успела выскочить сюда, прежде чем они схватили ее. Пусть натянут брезент… Даша поправила рукой светлые растрепанные волосы, сильно прикусила губы и пребольно ущипнула себя за щеки.

— Нет, — игриво, но громко сказала она. — Пока вы все тут торчите, я не прыгну…

— Так одеяло не надо? — расстроился кто-то.

— Нет! — снова игриво крикнула Даша. — Спектакль отменяется!

— Даша, это я. — Кажется, такая формулировка была лучшей из всех возможных.

Насколько Петров-Водкин знал женщин, они не любят делать глупости при знакомых людях.

— Даша, это я. Говори, что ты сегодня, то есть вчера ела и пила. Записываю!

— Нам зарплату годами не платят, а эта сейчас будет аппетит возбуждать, — возмутился мужчина на соседнем балконе.

— Граждане, — взмолился Кузьма Григорьевич. — Как же вам не стыдно. На ваших глазах предотвращается страшное, а вы…

— Нечего и предотвращать, как нажрутся такие вот дамочки, так и предотвращается…

— Говори, что ела, возможно, тебя отравили! — выкрикнул Петров, не желая сдаваться.

— Кирилл? — уточнила Даша, радуясь, что все проясняется. В ушах у нее шумело, она плохо соображала. В голове мелькали образы, понять которые было невозможно: взъерошенный муравейник, серые лица, чьи-то руки, серые обшарпанные стены. Она, кажется, сходила с ума. И страх никак не оставлял ее. Может, и правда ее отравили.

— Я уже здесь. — На балконе рядом с Дашей возник Кирилл и требовательно взял ее за локоть. — Пошли в квартиру. Не позорь меня, — процедил он довольно громко для человека, скрывающего свои делишки.

— Не пойду! — завопила Даша. — Я боюсь! Там убийца.

— Уйди с балкона, дура. Какой убийца? — возмутился Кирилл, затягивая Дашу в комнату. — Прекрати истерику.

— За мной следят. Там — кто-то есть. Вещи не на месте, — заверещала она.

— У тебя климакс! — заявил Кирилл и, бросив Дашу, ушел. Он решил, что это лучший способ прекратить тягостную сцену.

— Я еще родить могу! Только не от кого, — посетовала она и поискала глазами Петрова. Но того под балконом уже не было. Что есть духу Кузьма Григорьевич понесся к лифту. Он был единственным человеком, который полностью поверил в серьезность ее намерений. В этом деле он ожидал еще смертей. Смерть Афины только начало…

Даша наконец покинула балкон. Она пересекла комнату и вышла на лестничную площадку.

— Я очень счастливая женщина, — сказала Даша. Она стояла у почтового ящика и внимательно рассматривала его содержимое. — У меня очень хороший муж. А будильник стоял на кухне… Я — очень счастливая женщина. На редкость. — По щекам ее текли слезы. Дарья сглатывала их и радовалась, что ручьи не оставляют черных тушевых потеков. Она плакала, но дышала уже ровно. Отпустило. Даша уже понимала, что происходит. За истерику было немного стыдно…

— Я очень счастлива. Честно. И там никого нет… Мне просто показалось. А в ящике я нашла это. Вот. — Она протянула Петрову, буквально выпавшему ей в объятия из лифта, сложенное вчетверо письмо.

Самое интересное, что его содержание он уже знал.

Самое ужасное, что Даша, кажется, тоже…

Самое печальное, что осторожный Кирилл остался к этому практически безучастным.

Значит, маленькая комедия для старого Кузи?

— Ребята, кого из них вы убили на этот раз? — тихо и грустно спросил Петров-Водкин.

Виктор Федорович обвел взглядом свой кабинет и остался доволен. За последние почти десять лет здесь ничего не изменилось. Паркет, строгая, но светлая полированная мебель, входная дверь-шкаф, скромный вентилятор. Никаких новых веяний. Ничего, что указывало бы на сегодняшний день.

— Старость, — говорил его отец, — наступает тогда, когда ты начинаешь донашивать вещи и перестаешь покупать в дом новые кастрюли.

Глебов давным-давно забыл про моду, его портной просто копировал прежние костюмы с учетом чуть распустившегося живота. Ему самому уже давным-давно ничего не хотелось. Только необходимость заставляла. Он вздохнул и посмотрел на часы. Каждый день рано утром его почему-то охватывал страх. Тот, кто сидел внутри, постоянно требовал подведения итогов. Наверное, его организм готовился к внезапной легкой быстрой смерти. Конечно, у него была сердечная недостаточность, у него был еще и тромб, у него были все предпосылки уйти неожиданно. Так стоило ли лукавить?

Глебов не покупал себе новых вещей. Но это не значило, что ему было скучно жить.

Нет, многое, очень многое ждало впереди. Иногда он даже наслаждался своим знанием, своей скрытой силой и видом унылого старения маленьких куколок, переживших его дочь. Может, она просто не хотела стать такой же? Любившая риск, эгоистичная, властная девочка… Разве можно было представить ее вот такой скучной, испуганной бабой с помятым стареющим лицом? Если бы только точно знать, что она не хотела этого, что она подстроила свой уход… Если бы точно знать, его жизнь могла бы стать совсем другой. И их жизнь — тоже. Глебов нехорошо усмехнулся.

Девочки. Его девочки. Его стареющие сорокалетние девочки-неудачницы.

Пожалуй, они провели это время не слаще, чем он сам. Пожалуй, им тоже хотелось остановиться… Замереть. Не быть. Первой стала Афина. Логично. Совершенно логично, что Лялечка позвала именно ее. Господи, чего только не делала эта странная баба с греческим именем, чтобы быть рядом с его дочерью! Но внучку, свою собственную внучку Глебов ей так и не доверил. Афина смирилась с расстановкой кадровых сил в их большой и дружной семье. Она даже не протестовала, когда Кирилла под руки белые перевели из одного стойла в другое. Они всегда были покорными, его девочки… Но — только не Лялечка.

— Ты не выйдешь замуж за Кирилла, — сказал Глебов на годовщине смерти дочери.

— Почему? — обиделась Афина. — Весь этот год мы были вместе. Мы лучше всех подходим друг другу. Об этом не может быть и речи. Он — мой.