Елена Юрская - Злые куклы

— Говори при Игоре Николаевиче. Так что? Что это было, Лена?

— Дурак, — нежно сказала жена. Она легко поднялась, толкнула Кузю в грудь и вышла из кухни. — Я ухожу. Спасибо за чемоданы.

— Простите, а как же я? — осторожно осведомился Игорь Николаевич. — Может, лучше я пойду? Тьфу ты, бред какой-то… Давайте уже выясните.

— Нечего тут выяснять, — твердо сказала Лена.

— Ты больна, — выдавил Кузя.

— Из больных у нас только ты… Ты помнишь, дорогой, кто мешал тебе открыть это дело? Кто позвонил в прокуратуру? Кто запретил совать свой нос к трупу Афины Наливайко? Ты помнишь?

— Амитова, кажется, — сказал Кузя, чувствуя неприятный холодок в желудке.

— А кто отменил все это? Кто повернул реки вспять? Кто дал команду?

— Амитова, кажется, — пробормотал юрист Петров.

— А после чего?

— После — не значит вследствие, — вставил свои пять копеек Игорь Николаевич.

— Хорошо. Так вот, «вследствие» чего, знаю только я. А он — только что было после… Ну? Криминальный талант! Краса и гордость отечественной ментуры! Ну? Думай! Ты сам заставил меня конспектировать тот роман Агаты Кристи… Помнишь? Кто там писал письма?

— Лена, так ты… — Несчастный Петров рухнул на колени. Ну конечно, жена написала эти письма, а дамы насмерть перепугались и зашевелились. Потому что страшно, потому что особенно страшно, когда осознаешь, что следующей будешь именно ты. Вот тогда не до кафе. Вот тогда действительно ни до чего… Хочется, чтоб нашли, чтоб обезвредили…

— Я ухожу, — твердо сказала Леночка.

— Она уходит, — подтвердил Игорь Николаевич. — Может быть, я вас провожу? Если вас не смущает, что я слишком много выпил.

— Не смущает, — отрезала Лена.

Кузя закрыл лицо руками. Каким же он был дураком! Он уже все придумал, со всем смирился. Он уже сдал жену… Он уже готов был поверить, что она почти преступница. И вот… Теперь остался без жены, без друга, без помощницы. Он чувствовал себя несчастным и одиноким. И сам был во всем виноват…

— Только позвони, пожалуйста, моей маме сама, — попросил Петров. — Разговора с ней я не переживу.

— Переживешь, — мстительно сказала жена. — Еще как переживешь. И вот еще что… Смотри сериалы, Кузя. Или индийские фильмы. И пусть тебе их кто-нибудь конспектирует. Твоя история — как раз такая…

Дверь болезненно взвизгнула, и тьма лестничной площадки поглотила Леночку. Кузьма Григорьевич бросился к окну. Леночка выходила из подъезда, миролюбиво и томно опираясь на руку предателя-труповоза.

— Ну-ну, — пробормотал Петров и принялся чертить на стекле схему, которая буквально только что пришла ему в голову. Минут через пять он забыл о душевной боли. Месть Глебова. Это было так очевидно, что Кузьма Григорьевич чуть не заплакал. Месть Глебова, и, значит, будет новая жертва.

Только спящий он принадлежал ей полностью. Тихий спящий младенец. Ляля погладила Кирилла по подбородку и тихо встала с постели. Утро, надо жить. Она потрогала свой живот и смущенно улыбнулась. Надо жить. А если получится, то надо жить хорошо.

Ее слегка подташнивало. А на лице проступили отвратительные бурые пятна. И все это вместе было счастьем. Внутри тихо улыбалась ее девочка, на диване лежал мальчик. Что еще? А еще договор, что беременность будет протекать в квартире у родителей. Под присмотром и уходом. Это означало икру, консервированных крабов, толстую и сытную «Докторскую» колбасу и польское печенье, предел мечтаний. И еще — маму. Вместо заутренней, вечерней и прочих, о которых Ляля имела весьма смутное представление. Ляля надела тапки и тихо вышла на кухню. Мама сидела за столом и тупо смотрела в окно. Тупо и как-то обреченно. Она сидела так каждый день с пяти утра. Сидела и смотрела в окно. Потом пила кофе, потом снова смотрела. Но как только дверь за Глебовым с шумом закрывалась, мама срывалась с места. Бросалась к своей машине. Исчезала, а приезжала всегда веселая и пьяная. А вечером с Кириллом они всегда «добавляли». За этим делом и подружились.

— Привет! — Ляля открыла газ и зажгла огонь под чайником. — Привет, доброе утро, гуд монинг, это я…

— Он тебя не любит, — грустно сказала мама, трогая сухими, потрескавшимися губами Лялин лоб.

— Ты много пьешь, — огрызнулась дочь, соглашаясь. Но разве это имело значение? — Ты много пьешь, мама. Фу…

— Полюбит как миленький? Да? — Глаза матери нехорошо сузились. Похмельный скандал стал ее любимым времяпрепровождением. — Да. Ляля, все вы, Глебовы, из одного сука выструганы. Отпусти его. Пусть катится… Мы найдем тебе лучше.

— Ладно, — улыбнулась Ляля. Улыбнулась этому «найдем», вариант, когда кто-то сам найдет ее, в этой семье не рассматривался. — Но у ребенка должен быть отец?

Мама подошла к ней совсем-совсем близко, тихо обняла и прижала к худой, впалой груди. Резкий запах перегара и французских духов защекотал ноздри и закружил голову. Ляля стиснула зубы, чтобы не метнуться к унитазу.

— Ты все правильно говоришь, ты все правильно делаешь. Но почему ты считаешь, что… Ляля, я — твоя мама…

Да, она была ее мамой, но дышать с ней одним воздухом было совершенно невозможно. Ляля резко отстранилась и согнулась над пустой хрустальной вазой. Ковры и паркет она решила пожалеть. Ковры на кухне — предмет особой гордости Кирилла. Глупого Кирилла.

— Напрасно ты, Ляля. Напрасно, — монотонно сказала мама. — Он тебя не любит. И не такой уж он глупый. Не дурак.

— Я рада, что он тебе нравится, — огрызнулась Ляля, раздумывая, мыть ли ей посуду или дождаться прихода домработницы.

— Ты — моя хорошая. Ты — моя девочка. Ты — моя, ты — вся моя. — Мама не отрываясь смотрела в окно. Она с нетерпением ждала машину, которая забирала Глебова в управление. После этого для нее начиналась жизнь.

— Можно, я не буду тебя слушать? — спросила Ляля.

— Ты играешь в опасную игру. — Мама резко обернулась и посмотрела на Лялю ясным пронзительным взглядом. — Два и два всегда было четыре. Это невозможно сохранить в тайне.

— Мы переедем, — подытожила Ляля. — Теперь уж точно. Я не хочу слушать тебя каждый день. Не могу. Не хочу. — На глаза навернулись слезы.

— Я сказала это в первый раз. Просто ты сама все время думаешь об этом. — Взгляд мамы стал жестче и холоднее. Лучше бы она пила.

— Доброе утро! — В дверном проеме появился взлохмаченный и еще не одетый в костюм, а оттого беззащитный Глебов. — Привет, девочки. А что, царь еще спит?

— Папа, я не могу больше жить с вами! — истерично вскрикнула Ляля. — Вы меня мучаете! Так нельзя.

— Ну ладно, ну чего ты… Просто я в его годы…

— Полком командовал, — хихикнула мама. — Твоя партийная кличка, часом, не Гайдар?