Олег Шмелев - Три Черепахи

Сердчишко у меня билось, как овечий хвост, и у Эсбэ, наверно, тоже. Но мы успокоились, как только поезд тронулся. Летом печку топить не будут, так что потревожить никто не должен. А если и застукают, Брысь сумеет или выручить нас, или вместе с нами отдаться во власть кондукторов, а от них убежать плевое дело…

Стучали колеса, скрипела холодная печка, звякала в ведре лопата, а паровоз иногда гудел то сердито, то радостно. Мы ехали в Испанию.

Шептаться – ничего не услышишь, говорить громко нельзя. Не помню, долго ли смотрели мы на пролетавшие за темным окном красные искры, но проснулся я, когда окно уже было светлым. Эсбэ, как и я, лежал на оцинкованном грязном полу тесного закутка, свернувшись калачиком, и щека у него была то ли в саже, то ли в угольной пыли. Хотелось пить, но воды мы не взяли, и я снова уснул. Растолкал меня Эсбэ. Поезд стоял на какой-то большой станции.

– Серьга, Серьга! – шептал Эсбэ, и глаза у него были больше медного пятака.

– Я уже не сплю, – откликаюсь. – Что случилось?

– Весь народ из поезда вышел. Мы уже давно стоим.

– Сколько?

– Может, полчаса. А Брысь не идет.

За стенами вагона слышались громкий говор, смех, крики носильщиков. И светло было, как в солнечный день.

Мы не знали, что предпринять, но тут заскрежетал замок на двери, дверь раскрылась на две половинки, и мы увидели Брыся.

– Живо за мной! – скомандовал он. Через минуту мы курили за пакгаузом на солнышке и обсуждали положение. Было девять утра.

– Почему сошли? – спросил Эсбэ недовольно. – Нам ехать еще трое суток.

– По кочану! – мрачно сказал Брысь, но злился он не на нас, а, похоже, на себя. – Или расписание изменили, или путь. Не в тот поезд мы сели, чижики. Это город Горький.

Эсбэ сразу стал спокойный и деловой. Спрашивает у Брыся:

– Что будем делать, командир?

– Надо подумать, штурман.

Забыл сказать, Эсбэ в нашей боевой группе значился штурманом, а я вторым пилотом – вроде как в экипаже самолета АНТ-25, на котором летали Чкалов, Байдуков и Беляков. Это придумал Эсбэ. Он говорил: так будет удобно для конспирации, когда начнем действовать в Испании, это собьет с толку кровожадных ищеек генерала Франко. Ищейками назывались, конечно, не собаки, а люди – приспешники каудильо, они же клевреты.

Эсбэ озабоченно нахмурил брови и начал излагать:

– Мы приехали на Волгу… Волга впадает в Каспийское море… В Москву возвращаться нельзя, нас ищут… На Каспийском море стоит город Баку… От Баку до Батума не так далеко…

– Во дает! Без всякой карты! – Брысь понарошку дал Эсбэ шалабан. – Ты, наверно, по географии отличник?

Но за географию Эсбэ не обиделся, да и момент не тот, чтобы обижаться. Он выдвинул предложение:

– Надо пробраться к Волге, реквизировать лодку и плыть в Баку.

Мы смело приняли новый план Эсбэ.

– Но сначала надо пожевать и водички попить, – сказал Брысь, и мы с этим охотно согласились:

Вышли, минуя вокзал, на какую-то улицу, Брысь разузнал у прохожего, как добраться до берега реки, и по дороге мы купили хлеба и воблы и напились воды из колонки.

Шли мы пешком, и путь был долгий. А когда увидели с высокого берега реку, оказалось, что это не Волга, а Ока, так объяснил сидевший на откосе старик.

Эсбэ достал из сумки свои карты и компас, что-то высчитал и успокоил нас с Брысем – мол, тут все равно, что Ока что Волга. Мы находимся при впадении одной реки в другую.

Принялись за воблу. Она была замечательная, я такой никогда не пробовал. Постучишь о каблук, погнешь ее туда-сюда, шкуру сдерешь, против солнышка на нее посмотришь – насквозь светится, как янтарный камень.

Свои запасы не трогали – они еще пригодятся в черный день. Наелись и так.

Потом закурили, и Эсбэ вдруг говорит:

– Что-то палец ноет.

– А ну разверни, – приказал Брысь.

Размотал Эсбэ грязный бинт, видим – ранка вся почти затянулась, но у ногтя маленькая трещинка и как будто нарывает. И весь палец черный.

– Дело швах, – сказал Брысь.

Но Эсбэ лизнул палец, и кончик языка стал у него черный, а палец побелел.

– Это уголь, – объяснил Эсбэ. – Из поезда.

– Сильно болит? – спросил я.

– Ноет, – сказал Эсбэ. – Придется отрубить.

– Ты что, больной? – Брысь даже плюнул.

– Чтобы не было гангрены, – спокойно растолковал Эсбэ. – Так всегда делают, если нет другого выхода.

– Знаешь что, чижик, не лепи чего не надо, – разозлился Брысь. – Схожу в город, принесу бинт и йоду. Ждите меня здесь.

– Тогда принеси и воды, – сказал Эсбэ. – Надо купить какой-нибудь жбан, мы должны иметь в лодке пресную воду.

– А в реке соленая, что ли? – усмехнулся Брысь. – Ладно, сделаем.

Он ушел. И больше мы его не видели.

Что Брысь не придет, стало понятно утром. А всю ночь мы ждали его, засыпая на час и просыпаясь. На рассвете мы проснулись от холода. Река курилась под взошедшим солнцем. Наши рубахи и штаны сверкали алмазами – нас, как траву вокруг, покрыла роса. Я стучал зубами и глядел на Эсбэ, а он на меня.

Мы не могли поверить, что Брысь нарочно покинул нас, бросил, как котят, в чужом городе. Это на него непохоже.

– Может, ногу сломал, – сказал Эсбэ.

– А может, подрался с кем…

Эсбэ дрогнул лишь на минутку и тут же овладел собой.

– Ты готов продолжать путь? – сурово спросил он.

– Готов.

– Тогда подкрепимся – и вперед. После воблы мучила жажда, а есть не хотелось. Но тут нам крупно повезло.

Мы увидели пацана, примерно нам ровесника, в черных коротких штанах и в серой заплатанной рубахе. В одной руке он нес бамбуковую удочку, в другой узелок и консервную банку на веревочной дужке, как ведерко.

Подойдя ближе, он остановился и оглядел нас хитроватыми глазами.

– Привет, – сказал Эсбэ.

– Здорово, – ответил пацан, и такие у него были круглые «о», что я вспомнил, как Брысь пускает изо рта, когда курит, три кольца, одно за другим.

– Ты здешний?

– А ты?

– Мы плывем в Казань, – соврал Эсбэ, но это оказалось потом чистой правдой. – У тебя лодка есть?

– Ну, есть.

Короче говоря, мы столковались с этим бывалым рыбачком, что он на своей лодке доставит нас до первого удобного места на берегу Волги, откуда мы и двинем на низ, в Казань. За это мы отдали ему поджигу Брыся – его сумка осталась у нас. Брысь ушел в город без нее. Эсбэ показал, как надо стрелять и заряжать, а рыбачок в благодарность дал нам два крючка, свинцовое грузило и отмотал с удилища метра три лески. И на том мы с ним расстались.

До Волги мы видели лишь Москву-реку и Клязьму. Можно понять, как мы были ошарашены. Белые пароходы, баржи на поводу у буксиров, плоты с домами, печами и даже гусями плыли по реке, и она казалась самодвижущейся дорогой.

Мы сняли ботинки, привязали шнурками к сумкам и зашлепали по песочку, на который набегала шептавшая волна. Берег был высокий и отвесный.