Чарлз Тодд - Поиски в темноте

До обеда он успел сходить на железнодорожную станцию и попросил начальника расспросить своих коллег на линии, не находили ли бесхозные чемоданы на конечной остановке.

Быстро и уверенно застучал телеграфный ключ; потом наступила тишина.

— Возможно, чемоданы нашел проводник задолго до конечной остановки, — сказал начальник станции.

Ратлидж задумался. Проводник, ссадивший Моубрея с поезда, был человеком опытным; судя по материалам дела, его уже допросил лично Хильдебранд. Он первым заметил бы любые бесхозные вещи, которые обнаружились тогда же или позже.

Начали приходить ответы. Начальник станции покачал головой:

— Бесхозных вещей не находили. Ни в тот день, ни вообще на той неделе.

— Запросите все промежуточные станции…

— Все? — изумленно спросил начальник станции, глядя на Ратлиджа в упор.

— Все, — ответил Ратлидж. К сожалению, они получили такие же ответы. Потерянного, бесхозного багажа не обнаружено.

— Возможно, у них было с собой совсем немного вещей, — сказал начальник станции. — Вдруг они куда-то ехали всего на один день? Для начала было бы неплохо выяснить, что именно мы ищем.

Ратлидж покачал головой:

— Сам не знаю. Если придут еще какие-нибудь сообщения, я остановился в «Лебеде». Сразу дайте мне знать! — Он понимал, что его надежды, скорее всего, не оправдаются.

Обедать он пошел поздно; начальник станции тоже заторопился.

— Жена ждет меня к обеду, — сообщил он, выводя Ратлиджа из своего маленького, захламленного кабинета. — Она не любит, когда я опаздываю!

— Передайте, что вам пришлось помогать полиции, — ответил Ратлидж и пошел дальше.

Версии начали возникать за едой. Он обдумывал их, повторял, вертел так и сяк, чтобы убедиться, что он прав.

Что бы ни случилось здесь, в Синглтон-Магна, нельзя забывать об убитой женщине.

С этого неоспоримого факта и надо начинать.

Весь остаток дня и начало вечера Ратлидж наводил справки об убитой женщине.

В Синглтон-Магна никто не сомневался в том, что она — жена Моубрея. Та самая, в поисках которой обезумевший от гнева Моубрей рыскал по городу.

Все охотно рассказывали о своих встречах с Моубреем; те, кто не видел его собственными глазами, слышали о нем от знакомых. По словам горожан, Моубрей кипел от гнева и угрожал ее убить. Он выполнил свою угрозу — ведь женщина погибла! Однако о ней самой никто ничего рассказать не мог. Как будто в жизни ей была отведена единственная роль — роль жертвы.

Даже Харриет Мейсон, женщина, которая приехала к тетке тем же поездом, что и Моубрей, ничего не помнила.

— В дороге меня так укачало, что я ни на что не обращала внимания. Мне хотелось одного: поскорее добраться до тетушки, — многозначительно сказала она, глядя на Ратлиджа из-под редких светлых ресниц.

Миссис Хайндс, страдавшая ревматизмом и никому не желавшая быть в тягость, сказала:

— В тот день, кроме Харриет, я видела всего одну пассажирку, которая сходила с поезда. Ее встречала миссис Уайет. На гостье была очень красивая шляпка… Но Харриет замутило, и у меня совершенно не было времени глазеть на других пассажиров, хотя вместе с ней выходили и другие… — Она неожиданно лукаво улыбнулась, и в ее глазах замелькали веселые огоньки. — Инспектор, извините нас, пожалуйста. По-моему, мы похожи на увечных и хромых из Священного Писания!

Харриет мрачно посмотрела на тетку; миссис Хайндс кротко улыбнулась в ответ.

На следующее утро Ратлидж выехал рано. Он заходил во все дома, стоящие вдоль шоссе, однако его расспросы оказались безрезультатными. Дальше он отправился в деревню Стоук-Ньютон. Там жили три пассажира, приехавшие в Синглтон-Магна на одном поезде с Моубреем. Фермера, его жену и их младшую дочь встретил арендатор. Домой они приехали «в фургоне», как дружелюбно пояснила миссис Таннер. Она провела Ратлиджа в гостиную, посередине которой стояла кадка с огромной аспидистрой. Ратлиджу стало не по себе; ему казалось, что широкие листья душат его.

— Мы ехали вместе с говяжьими тушами! — добавила миссис Таннер.

— Вы не заметили в поезде миссис Моубрей или ее детей?

— Инспектор, вы и не представляете, каким переполненным был поезд! Вместе с нами из Лондона ехала целая толпа отпускников; в основном семьи с детьми всех возрастов, от полугода до десяти лет. Все дети носились и кричали, но я не возражаю против детского крика. Как я всегда говорю, шумный ребенок — здоровый ребенок. Нам еще крупно повезло, что мы нашли место! Знаете, мы много говорили о том, что произошло… Если даже миссис Моубрей и ее малыши ехали одним поездом с нами, мы их не заметили. У нас не было на то причин. Они были всего лишь одной из многих семей!

Во второй половине дня Ратлидж приехал в Чарлбери и спросил у Дентона, хозяина «Герба», как найти дом Уайетов. Как он и думал, Уайеты жили в самом большом доме наискосок от церкви.

— Вы его не пропустите. Он очень большой, и еще до войны к нему пристроили крыло. В новом крыле мистер Уайет собирался устроить себе кабинет; потом он остался бы мистеру Саймону. Теперь крыло ремонтируют; там будет музей, о котором так печется мистер Саймон.

Ратлидж толкнул калитку и вошел в палисадник, заросший розовой геранью и ароматной лавандой; дальше виднелись белые левкои и высокие белые дельфиниумы. Он поднялся по двум ступенькам на невысокое крыльцо. Горничная открыла дверь до того, как он позвонил.

— Если вы насчет упавших полок, мистер Уайет в новом крыле, — мрачно проговорила она.

Ратлидж посмотрел, куда она указывает пальцем, и по кирпичной дорожке подошел ко второй двери, ведущей в новое крыло. Он постучал.

— Войдите! — крикнул мужчина.

Ратлидж вошел и очутился посреди полного разгрома.

Пол загромождали штабеля коробок, высокие, как снежные сугробы. Рядом высились застекленные шкафы, заполненные самыми разными предметами: статуэтками, оружием, музыкальными инструментами. Такой пестрой коллекции Ратлидж в жизни не видел. Насколько он мог судить, большинство экспонатов прибыло с Востока. На полках рядом с приземистыми божками и масками животных изгибались танцовщицы. Кинжалы и мечи были развешаны веером; их острия поблескивали в солнечном свете. Кто-то расположил ярусами разноцветные зонтики: желтые, черные, белые. Зонтики окаймляли что-то блестящее, похожее на слитки золота. Экспонаты перемежались кусками, как ему показалось, дверных и оконных рам, покрытых узорчатой резьбой. Тут же стояли пестро разодетые куклы. Одни куклы были объемными, другие — плоскими, нарисованными на коже. Ниже, на другой полке, он увидел аккуратные ряды экзотических бабочек, наколотых на булавки. Они напоминали эмалевые броши всех цветов радуги. В Англии такие яркие бабочки не водятся. Даже Хэмиш при виде их ненадолго умолк, преисполнившись пресвитерианского ужаса. Опомнившись, Хэмиш проворчал, что все экспонаты будущего музея языческие и потому не внушают доверия.