Джим Томпсон - Дикий город

По мере того как захудалые городишки превращались в настоящие города, стал возрастать спрос на муниципальных служащих, особенно молодых, крепких телом и имевших хотя бы зачаточные навыки в области полицейской работы. Багз полностью отвечал этим требованиям. Кроме того, было учтено, что он являлся ветераном вооруженных сил. Да, за ним тянулся шлейф полицейских приводов и прочих неприятностей, однако в то суматошное время мог пройти не один месяц, прежде чем кто-то добрался бы до этих записей — если это вообще происходило.

Так Багз стал сотрудником городской патрульной полиции. За три месяца у него на службе сменилось едва ли не сто процентов сотрудников, в результате чего его повысили до чина, позволявшего ходить в штатском. Именно на этой работе он попал в самую крупную и тягостную переделку.

Один из его коллег, парень с диким взглядом и постоянной ухмылкой на лице, страсть как любил подшучивать над другими. Своих сослуживцев он почти не трогал, а потому и те относились к нему снисходительно, даже по-доброму. Однако Багза, от рождения предпочитавшего держаться особняком, этот парень своими подначками доводил чуть ли не до белого каления.

Как-то вечером, когда Багз собирался заступить на дежурство, в раздевалке появился этот самый тип — глаза еще более дикие, чем обычно, и, судя по всему, под мухой. Вытащив револьвер, он заявил, что Багз ему до смерти надоел и что он сейчас же пристрелит его.

Вяло протестуя против данного намерения, мгновенно заскучавшие полицейские потянулись к выходу из раздевалки. Среди них был один, который буквально за несколько секунд до этого попросил Багза показать ему свой револьвер, собираясь поменяться с ним оружием.

Багз как можно тише и осторожнее попросил его вернуть ему револьвер, но тот, видимо, не расслышал его слов. Покрывшись потом, Багз стал умолять парней сделать хоть что-то — ну, там, выйти вперед и остановить этого придурка. Но и на этот раз никто не услышал его мольбы, а может, все просто испугались или были шокированы, чтобы как-то на нее отреагировать.

Тогда, зарычав от страха, Багз резко отпрыгнул в сторону, выхватил из рук парня свой револьвер, развернулся и открыл огонь, разрядив весь барабан. С такого расстояния он конечно же промахнуться не мог.

Шутник скончался, еще даже не коснувшись пола. В общем-то он наверняка просто собирался отмочить свою очередную идиотскую шутку, причем этой точки зрения придерживались и остальные полицейские.

А шутка и в самом деле была идиотская. Более того, вскрытие трупа показало, что покойный действительно был психически ненормальным. Все его эксцентричное поведение было обусловлено наличием в мозгу опухоли, которая через год-два все равно отправила бы его на тот свет. Таким образом, Багза в общем-то и винить было не в чем, и, займи он иную позицию, все дело могло бы ограничиться обычным служебным разбирательством.

Однако, к сожалению...

Ну, вы, наверное, уже поняли, что позиция Багза существенно отличалась от той, которую следовало бы занять, когда речь шла о лишении человека жизни.

Багз прямо заявил, что был чертовски рад, пристрелив этого сукина сына, добавив при этом, что давно надо было бы так поступить и что, окажись он при аналогичных обстоятельствах, непременно поступил бы так же.

С точно такими же заявлениями он выступил и на последовавшем за этим суде, присовокупив к ним еще несколько не менее гневных тирад. Даже когда его уводили из зала суда, Багз продолжал хулить и проклинать свою жертву, в результате чего напросился на самый строгий приговор, который мог вынести ему суд. И теперь, ворочаясь во сне...

«Я доволен, — говорил он себе. — Я не сделал ничего такого, о чем можно было бы сожалеть. Он — они — она должны сами себя винить во всем случившемся. У меня есть свои принципы, и никто, клянусь Богом, не сможет заставить меня изменить им. А она — о Боже, как бы я хотел, чтобы ее вообще не было. Я бы хотел...»

Он повернулся и сел в постели. Было уже одиннадцать часов утра, даже чуть больше одиннадцати, и вовсю надрывался телефон.

Сняв трубку, он проговорил ворчливым со сна голосом:

— Да? Маккена слушает.

— Багз, это Майк Хэнлон. Я хотел бы вас видеть.

— Видеть меня? — Багз почувствовал, как у него перехватило в горле. — Что, прямо сейчас?

— Сейчас, — сказал Хэнлон и повесил трубку.

Со дня прихода на работу в отель это был второй раз, когда Багз разговаривал с Хэнлоном. Первый имел место дней через десять после трудоустройства, когда по просьбе — или приказу — старика он сопровождал его в ночном обходе здания.

Хэнлон, естественно, передвигался в инвалидном кресле, и для подъема с этажа на этаж им приходилось прибегать к услугам одного из лифтов. Управлять ими, как вскоре выяснил Багз, было очень просто. Хэнлон за несколько минут рассказал ему все, что надо было знать об этом, и показал, как снаружи открывать дверь кабины.

Вспоминая тот вечер, Багз уже по-иному оценил несколько инцидентов, показавшихся ему в то время несущественными.

Чтобы открыть двери, надо было просунуть короткий металлический штырь в две дырки и потянуть вниз. Багз так и сделал, после чего стал проталкивать кресло с Хэнлоном в глубь кабины. Однако старик судорожно вцепился обеими руками в колеса, заставив кресло остановиться, после чего смущенно пояснил Багзу, что предпочел бы, чтобы тот предварительно зажег в кабине свет.

Багз выполнил его просьбу. Пристально всматриваясь в лицо Багза, Хэнлон пояснил ее причину.

— Хочу убедиться в том, что кабина действительно стоит на этаже. А без света как увидишь? Вдруг там ничего нет, одна пустая шахта?

— Но почему бы ей там не быть? — просто спросил Багз. — Если я оставил ее там и двери закрыл?

— А так ли трудно их открыть? Для этого подойдет любая железная палка, достаточно крепкая, чтобы на нее можно было надавить. Да, — Хэнлон медленно кивнул, — подобные вещи уже случались. Какому-нибудь посыльному не терпится, вот он и садится в лифт. Или ремонтный рабочий подумает, что лифт сломался, и решает совершить пробную ездку. А то и просто случайность какая — что-нибудь замкнет в проводах, и на тебе. Такое случается, особенно с лифтами, которыми часто пользуются. Как бы то ни было, — в заключение заявил он, — я ни за что не двинусь вперед, пока не удостоверюсь, что кабина на месте.

Потом он сказал, тоже довольно застенчивым тоном, что с крыши открывается чудесный вид на окрестности, и Багз повез его туда. Приблизив кресло вплотную к парапету, он на пару со стариком посмотрел с высоты четырнадцати этажей туда, где поблескивали и помигивали яркие, в чем-то даже аляповатые огни на верхушках монтажных кранов. В воздухе висели запахи сырой нефти и природного газа, вырвавшиеся из своего подземного заточения, ароматы вывороченной наружу почвы, соленой воды и серы.