Джим Томпсон - Убийство

— Ладно. Попытаюсь съесть парочку пирожков, что ты пекла к завтраку. Может, еще выпью кофе покрепче. Я вдруг здорово проголодалась.

— Знаешь, я тоже. Посиди здесь, отдохни, а я принесу нам перекусить.

И она принесла кофе, и полдюжины пирожков, и парочку толстых сандвичей. И мы наелись до отвала, когда справились со всем этим. По крайней мере, больше я не смогла бы проглотить ни крошки. И тогда меня охватило умиротворение — глупое умиротворение сытого человека.

Муха билась о сетку, в окно залетал ветерок, принося с собой запах цветущей люцерны. По-моему, только свежевыпеченный хлеб пахнет лучше, чем цветущая люцерна. И я задумалась: почему мама не пекла сегодня хлеб, ведь она каждое воскресенье ставила на ночь тесто, а утром в понедельник пекла хлеб.

— Знаешь, просто не было настроения, — ответила она на мой вопрос. — Если печь в такую погоду, потом и за неделю не проветришь.

— Но ведь можно печь в газовой плите. Ты же можешь потребовать, чтобы он провел газ?

Мама улыбнулась как-то кисло. И спросила, видела ли я человека, который мог бы потребовать что-нибудь от папы? И добавила:

— К тому же не думаю, что сейчас это возможно, даже если бы он согласился. Вряд ли он возится с углем, только чтобы насолить соседям.

Я согласилась с ней.

— Почему ты вышла за него? Ты ведь не могла не знать, какой он. Я думаю, это и раньше было заметно.

— Видишь ли... — Она откинула со лба прядь волос. — Я сотни раз говорила тебе об этом. Он был старше меня и раньше вышел из приюта. А потом начал зарабатывать, стал заходить в приют просто в гости, вот я и...

— Но не потому, что ты тоже хотела уйти из приюта. Это же была не единственная причина?

— Нет, конечно.

— Он был тогда не такой? Ты любила его?

Она снова уставилась на свои колени и только неопределенно развела руками. Такие слова, как «любовь», всегда ставили ее в тупик, вот и сейчас она покраснела.

— Конечно, я вышла за него не только из-за приюта. Иногда мне приходит в голову, — может быть, и он так считает? Нам с тобой не следует так говорить о нем. Даже думать не следует. У него ведь особое чутье, он может догадаться, о чем мы думаем.

— Ну, это его проблемы. Чего еще он может ждать от нас?

Мама покачала головой и промолчала.

— Мама, — спросила я, — что ты имела в виду, когда сказала, что папа не смог бы провести газ, даже если захотел бы? У него нет денег?

— Вовсе нет. Я ничего не имела в виду. Просто думала о всяких пустяках, вот и сказала. Никогда не говори, что у твоего отца нет денег.

Я пообещала.

— Во-первых, это не так, а во-вторых, папа ужасно разозлится.

— У него полно денег, — сказала я, — и знаешь, мама, я как раз...

И я снова расплакалась. Из-за того, что небо было такое голубое, и чистое, и мирное...

— Я больше не могу, — сказала я, — мне так страшно, что я... Ты не сможешь взять у него немного денег, чтобы мы с Бобби...

Я не стала продолжать. Конечно, это было ужасно глупо. Я и начинать бы не стала, если бы не была напугана до смерти.

— Не понимаю, почему он такой злой. Почему он ничего не может сделать с этой мерзкой старухой Девор? Это она во всем виновата.

— Тише, тише, девочка, — пробормотала мама, — не нужно так переживать.

— Почему он с ней ничего не сделает? Почему?

— Он не видит в этом необходимости. Если это правда, так зачем же папе...

Она нахмурилась и умолкла. Я попыталась заговорить с ней, говорила, что это нечестно, что я больше не вынесу. Но она ничего не отвечала.

Наконец, когда у меня нервы были уже на пределе, когда я готова была снова разреветься, она вздохнула и покачала головой.

— Боюсь, что ничего не выйдет, девочка. Мне показалось, я придумала, где раздобыть для тебя денег, но боюсь, что ничего не выйдет.

— Может быть, у меня выйдет? Или у Бобби?

— Не суйся в это, — отрезала она. — Тебе нечего в это вмешиваться, даже если бы у тебя и получилось. Я собиралась попытаться только потому, что я жена твоему отцу.

— Но я могу попробовать. Пожалуйста, мам. Ты просто скажи мне — у кого, а там я...

— Я уже сказала тебе — не лезь. Все равно ничего не получишь, кроме неприятностей. Этот человек расскажет отцу, и ты представляешь, что тогда будет.

Я растерялась.

— Наверное, ты права. Если уж ты не сумеешь, то я — тем более. Это какой-нибудь старый папин должник?

Мама ответила, что в каком-то смысле это долг, но в каком-то и нет. А раз у нас нет другого выхода, придется заставить этого типа раскошелиться.

— И еще, — добавила она, — как мне известно, у этого человека нет денег, чтобы вернуть долг. Папа так не думает, я догадалась по некоторым его словам. Но ты ведь знаешь папу. Если кто-то будет говорить «белое», он обязательно скажет «черное» — просто так, из духа противоречия.

— Не представляю себе, чтобы папа простил кому-то долг.

— Я тебе объяснила, что этот человек не должен в буквальном смысле. То есть он, конечно, должен, но только...

— Скажи мне, кто это, мама. Пожалуйста. Я что-нибудь придумаю. Хуже, чем сейчас, мне уже не будет. Если ты не хочешь обращаться к этому человеку, так придумай что-нибудь другое, чтобы помочь мне.

Она кусала губы.

— Я не могу, девочка. Ты знаешь, что я бы все сделала, но не могу.

— Чего ты не можешь? Не можешь помочь или не можешь позволить, чтобы я сама себе помогла?

— Вот что. — Она поднялась и начала собирать посуду на поднос. — Я скажу тебе, как ты можешь помочь себе. — Она выглядела строгой и печальной. — Держись подальше от Бобби Эштона, хоть он и готов на тебе жениться.

И тут я снова заплакала и закрыла лицо руками. Потому что какая же мне польза, если он станет встречаться с кем-нибудь другим, если он влюбится еще в кого-нибудь? Что в этом хорошего для меня?

Даже если я и перестану с ним видеться, что это изменит, когда папа обо всем узнает?

— Ты знаешь, что я права, — всхлипывала я. — Он все равно убьет нас, мама! Он убьет меня, а я ничего не могу сделать. Ты не хочешь помочь и мне ничего не разрешаешь. Ты можешь только говорить об этом и спрашивать, не хочу ли я поесть.

Посуда на подносе загремела, и содержимое одной из чашек выплеснулось на блюдце. И я услышала, как она шаркает к двери.

— Хорошо, девочка, — произнесла она без выражения, — сегодня я туда схожу.

Я отняла от лица руки.

— Мама! Ты знаешь, что я сказала не то, что думаю!

— Но все, что ты сказала, правда.

— Нет! Ты сказала, что сходишь «туда». Куда это?

— Вечером я встречусь с этим человеком. Я почти уверена, что ничего хорошего не выйдет, но все же попробую.

Она вышла из комнаты и спустилась на кухню. Я пересела к зеркалу на туалетном столике. Вид у меня был, конечно, ужасный. Глаза красные, лицо все в пятнах, а нос раздулся, как картофелина. И волосы я не укладывала перед сном, и теперь от жары и волнения они бесформенно обвисли, как неряшливая тряпка.