Шарль Эксбрайя - Не сердитесь, Имоджин

— А с чего бы это, позвольте вас спросить, немцам вдруг взбрела в голову идиотская мысль высадиться у нас в Шотландии?

Вся во власти обуявшего ее стратегического демона, хозяйка поначалу пропустила мимо ушей не предвещавшие ничего хорошего вибрирующие нотки в голосе мисс Мак-Картри. К тому же ее немало возмутило, с какой бесцеремонностью шотландка прилюдно обозвала идиотской только что высказанную ею вполне здравую, на ее взгляд, мысль. Поэтому в ответ миссис Хорнер довольно сухо пояснила:

— А хотя бы с того, мисс Мак-Картри, что в этом случае они оказались бы в тылу британской армии и, воспользовавшись неожиданностью и паникой среди местного населения, получили бы чертовски много шансов дойти до Лондона.

Свидетели тактической перепалки заметили или, вернее, каким-то неуловимым образом почуяли внезапную враждебность между спорщицами и навострили уши.

— И что же это, позвольте полюбопытствовать, заставляет вас думать, будто солдатам Гитлера было бы легче высадиться на берегах Шотландии, чем, скажем, в той же вашей Англии, а?

Вопрос был поставлен ребром, и в глубине души слушатели вынуждены были признать: в заявлении Имоджин имелся известный резон. Тем более что убежденность мисс Мак-Картри еще и успокаивала их тревогу. Хозяйка поняла, что допустила оплошность. Здравый смысл подсказывал, что самое разумное — немедленно признать свою ошибку, но, поскольку все происходило на людях, миссис Хорнер хотелось, чтобы последнее слово все-таки осталось за ней, пусть даже оно и погрешит против истины. А потому она самым нахальным образом ухмыльнулась и заметила:

— А кто бы это, к примеру, мог их там остановить?

Повисла гробовая тишина. Было слышно, как мисс Мак-Картри сделала глубокий вдох, и всякий, кто хоть мало-мальски знал ее повадки, сразу бы понял: грядет буря неслыханной разрушительной силы. И эта буря не заставила себя ждать.

— Что ж, в таком случае придется вам объяснить, кто бы их там мог остановить, этих ваших немцев! — Именно слова «этих ваших» и расценивались впоследствии как самое страшное оскорбление в адрес миссис Хорнер, ибо одним притяжательным местоимением ту сразу же отбросили в стан врагов Соединенного Королевства. — Да шотландцы, милочка! Сами шотландцы бы и остановили! Да-да, те самые шотландцы, которые уже не раз доказывали, что умеют прикрывать вас, англичан, с оружием в руках! И если хотите знать, в немецком генеральном штабе уже давным-давно смекнули, что если у них и есть шанс ступить на землю Англии, то надо сразу начинать с англичан! Можете не сомневаться, будь в Дюнкерке побольше шотландцев, ваша армия никогда бы не оказалась в таком плачевном положении!

Конечно, от злости Имоджин слегка перегнула палку, и эта презрительная реплика в адрес доблестных солдат Ее Величества не могла не оскорбить присутствующих. Раздался недовольный ропот, а миссис Хорнер, чувствуя поддержку, снова ринулась в бой:

— Странно, что девица вроде вас позволяет себе оскорблять защитников нашей свободы!

(Все с удовлетворением отметили слово «девица», как бы сразу опустившее мисс Мак-Картри на подобающую ей ступеньку социальной лестницы.)

Но Имоджин уже и так понесло, и, придя в состояние, когда говорят все, что придет в голову, она бесстрашно заявила:

— Не сажали бы на английский престол всяких самозванцев, не пришлось бы вам теперь защищать свою свободу!

Возмущенные соседи сгрудились вокруг миссис Хорнер, а мисс Мак-Картри пришлось под их дружное шиканье пробивать себе путь к отступлению. Имоджин надолго оказалась в полнейшей изоляции: все жильцы дома не только старательно избегали с ней встреч, но даже не кланялись, случайно столкнувшись на лестнице. Кое-кто пытался распустить слух, будто она немецкая шпионка, однако всерьез поверить в такую нелепость было трудновато. Подобную версию отмела даже сама миссис Хорнер. Позиции мисс Мак-Картри несколько укрепились во время бомбежек Лондона: когда большинство соседей в панике покидали город, она неотлучно оставалась у себя в квартире, заявляя тем, кто советовал ей укрыться от беды подальше в ее родной Шотландии:

— Пока в Лондоне остается хоть одна англичанка, шотландка тоже не сбежит!

Миссис Хорнер охотно воспользовалась бы гостеприимством родни, проживавшей в Стратфорде-на-Эйвоне, но гордость не позволяла покинуть город, раз там оставалась ее заклятая врагиня. Так обе женщины и жили под бомбежками, шпионя друг за другом и являя на пару пример храбрости для всего квартала. Наконец пришла победа, жильцы дома вернулись в свои квартиры и постепенно забыли свою размолвку с шотландкой. Были и попытки примирить мисс Мак-Картри с миссис Хорнер, но строптивые дамы дальше обмена холодно-учтивыми поклонами не пошли.

Конечно, время рано или поздно все равно залечило бы старые обиды, не подлей в 1950 году масла в огонь шотландские националисты, похитившие из Вестминстерского аббатства сокровища английской короны. Имоджин сразу же со свойственной ей бескомпромиссностью заявила: соотечественники только забрали назад то, что испокон веков принадлежало им по праву; а ворами следовало бы считать не несчастных гонимых, а тех, кто пытается объявить краденое своей собственностью. И вот в один прекрасный вечер в дверь Имоджин постучался полицейский инспектор и предложил следовать за ним. Она ушла, провожаемая насмешливым взглядом врагини, громко сетовавшей, почему это на шотландку не надели наручников. В полицейском участке мисс Мак-Картри сообщили, что им известно о ее крамольных высказываниях насчет похищенных сокровищ, и потребовали объяснений. Имоджин отвечала с обычной запальчивостью, и дело приняло бы самый печальный оборот, если бы не спасительный телефонный звонок из Адмиралтейства, сразу же поставивший все на свои места. Домой мисс Мак-Картри вернулась с высоко поднятой головой, но она-то знала, откуда ветер дует, и, отныне не удостаивая хозяйку даже взглядом, стала аккуратно высылать ей квартплату по почте.

Имоджин никогда не забывала отцовских уроков и твердо держалась правила, что лучший способ сохранить форму — это побольше ходить пешком. А потому каждое утро, при любой погоде, она бодро вышагивала до Адмиралтейства, преодолевая своей размашистой походкой, затруднившей бы даже самого резвого преследователя, без малого шесть километров. Поднимаясь по Кингс-роуд, она старалась поглубже вдыхать свежий утренний воздух и ускоряла шаг по мере того, как разогревались тренированные мускулы. Перевести дух она позволяла себе, только дойдя до Слоун-сквер, где вот уже двадцать лет покупала «Таймс» у слепого, неизменно торговавшего на одном и том же месте. Потом, минуя Хоубард-плейс и Гроувенор-гарден, Имоджин выбиралась на Виктория-стрит и шла по ней вплоть до Вестминстерского аббатства, куда ни разу не пропустила случая зайти. Стремительно вышагивая через всю церковь, она старалась держаться правой стороны, чтобы поскорее миновать боковые приделы и клирос и кратчайшим путем добраться до часовни Генриха VII. И замирала там, преклонив колена перед надгробием Марии, королевы Шотландской, моля даровать ей мужество и смирение прожить еще один день в окружении англичан. Почерпнув силы в этом благочестивом и одновременно патриотическом акте, Имоджин решалась наконец ступить на Парламент-стрит, ведущую мимо Уайтхолла прямо к дверям Адмиралтейства.