Ольга Игомонова - Вирус самоубийства

Разговорчивая Юля изо всех сил пыталась вызвать хоть малейшую ответную реакцию своей молчаливой соседки, но ее усилия тоже остались безуспешными. Однако девушка не унималась. Несмотря на то, что Тоня постоянно лежала, отвернувшись к стене и не глядя на навязчивую собеседницу, Юлька продолжала непрерывно щебетать, в который раз пересказывая одни и те же эпизоды из своей жизни. Со стороны эта болтушка производила вполне жизнерадостное впечатление, и было трудно поверить, что еще совсем недавно она пыталась наложить на себя руки, причем уже не в первый раз.

Об этом последнем эпизоде Юля рассказывала особенно охотно, но о причинах, которые довели ее до такого отчаяния, она по-прежнему не упоминала.

— Я тебе скажу по секрету, какой способ самоубийства самый надежный. Я это точно выяснила. Чтобы все получилось наверняка, нужно прыгнуть вниз с высокого этажа — например, с шестого, а лучше еще выше. Плохо только, что я живу на втором этаже — еще никому не удавалось разбиться насмерть, прыгнув со второго этажа. От этого можно только ноги сломать: будет больно, и потом будешь мучиться всю жизнь. Поэтому мне оставалось только одно — отравиться. Это тоже хороший способ, надо только знать, как правильно это сделать. Со снотворным я больше связываться не хотела, это вещь ненадежная, поэтому я решила выпить яда.

Девушка замолчала, ожидая от своей соседки хоть какой-нибудь реакции и, не дождавшись, продолжила свой рассказ:

— И я его выпила! Это была огромная бутылка крысиного яда — мать держала его в самом дальнем углу кухонного шкафа на случай, если в квартире опять заведутся мыши. У нас уже были мыши раньше, и мать ловила их мышеловкой. Оказалось, что крысиный яд был не такой уж отвратительный на вкус, только запах у него был какой-то странный, неприятный. Я только боялась, что меня стошнит раньше, чем я выпью всю бутылку. Ничего, не стошнило! И я выпила всю эту здоровенную бутылку, всю до капельки! Потом на всякий случай съела конфету, чтобы отбить во рту противный запах, и легла на диван, чтобы не упасть и умереть не больно. Сначала было ничего, даже весело, но очень скоро голова у меня закружилась, в животе начало жечь и перед глазами все поплыло. Я начала умирать и больше уже ничего не видела. Потом я вдруг как бы сквозь сон почувствовала, что кто-то бьет меня по щекам, и во сне увидела свою мать. Она что-то кричала мне в лицо, но я ее не слышала. Мне было так приятно умирать, и я была очень рада, что все-таки добилась своего.

Юлька рассказывала об этих невеселых событиях так, будто наблюдала их со стороны, а в действительности эта история не имеет к ней никакого отношения.

— И ты представляешь, — продолжала она, — я опять очнулась в этой проклятой больнице. Меня снова рвало, мне снова промывали желудок и ставили капельницу. Я же не могла подумать, что моя мать — вот дура! — наклеит надпись «Крысиный яд» с черепом и скрещенными костями на какую-то страшно дорогую бутылку виски, чтобы ее отчим не выпил! И где она только взяла эту бутылку! И что это за виски такие, если они по вкусу похожи на крысиный яд!

В своем многочасовом повествовании Юля беспорядочно перескакивала с одного события на другое, не соблюдая никакой хронологической последовательности, снова и снова возвращалась от своих неудачных попыток самоубийства к психотерапевтическому лечению, непростым отношениям с матерью и отчимом и своим дальнейшим жизненным планам. Несмотря на все это многословие, девушка продолжала тщательно скрывать причины, которые побудили ее трижды покушаться на свою жизнь, но охотно делилась тем, что по этому поводу думают врачи:

— Но теперь я точно знаю, почему я так хотела совершить самоубийство. Мне сам Роман Яковлевич рассказал, он же все про это знает. Он специально изучал это в медицинском институте и даже был на стажировке в Германии. Мне медсестра в процедурном кабинете сказала. Роман Яковлевич говорит, что сам по себе никакой человек не захочет совершить самоубийство. Но иногда в некоторых людях против их воли зарождается такая опасная болезнь, что-то вроде вируса. И из-за этого вируса человеку ужасно хочется покончить с жизнью. Это как простуда или грипп, только от вируса гриппа поднимается температура и болит горло, а от вируса самоубийства человек хочет поскорее умереть. Если не лечить грипп, то могут быть разные осложнения и даже смерть, а если не лечить вирус самоубийства, то от него тоже можно умереть — если, конечно, тебя вовремя не спасут. В первый раз у меня этот вирус даже не заподозрили, потому что я никому не сказала, что хотела покончить с собой. А во второй раз, когда я уже попала в эту больницу, его обнаружили, но не долечили. Но это не потому, что меня лечили плохо. Роман Яковлевич говорит, что этот вирус очень хитрый, и он может замаскироваться в организме так, что его очень трудно или даже невозможно обнаружить. Поэтому в прошлый раз меня до конца не вылечили. И вот этот вирус снова во мне проявился, и я опять пыталась покончить с собой. Но на этот раз Роман Яковлевич точно выяснил, где именно во мне этот противный вирус затаился. Он сам мне об этом сказал. Мне теперь только нужно пройти полный курс лечения, который мне назначил Роман Яковлевич. Он сказал, что если я буду выполнять все, что мне скажут, то этот вирус самоубийства будет уничтожен во мне окончательно. И тогда я больше не буду думать о самоубийстве — вообще никогда! Так говорит Роман Яковлевич, а он все про это знает. Он здесь самый главный…

Тоня молчала. Похоже, проблемы самоубийства и наивные рассуждения соседки на эту тему интересовали ее гораздо меньше, чем гладкая белая стена, которую она рассматривала уже несколько дней подряд. Но и ее непонятный диагноз «дистимическая депрессия», который в устах врачей звучал как приговор, Тоню тоже не волновал — девочке было в равной мере безразлично и ее сегодняшнее состояние, и ее дальнейшая судьба. В данный момент Тонюсеньке хотелось только одного — чтобы ее оставили в покое, поэтому она продолжала неподвижно лежать на кровати, никак не реагируя на внешние события.

Вероника навещала дочь ежедневно, но неизменно натыкалась на стену враждебности и молчания. Вскоре матери начало казаться, что улучшений не будет, девочка уже никогда не простит ее и никогда больше не посмотрит в ее сторону.

Но события развернулись иначе.

Каждое утро в психотерапевтическом отделении начиналось одинаково. Пока пациенты медленно и неохотно пробуждались от тяжелого седативного сна, медсестры и санитарки выполняли свой ежедневный утренний обход, проверяли, все ли в порядке с их подопечными, и пытались подбодрить самых заторможенных из них. Но на шестой день пребывания Тонюсеньки в этом невеселом лечебном учреждении в палате, где лежали девочки, привычный распорядок был нарушен. В этот день Юлю разбудило не традиционное появление медсестры с утренними термометрами, а какое-то другое, непривычное движение. Открыв глаза, девушка обнаружила, что в палате горит свет, а ее молчаливая и апатичная соседка уже не спит, а сидит на стуле и внимательно смотрит на нее. Тонина кровать была аккуратно застелена, а сама девочка была одета и даже причесана. Она выглядела бодрой, отдохнувшей и спокойной. Ее взгляд уже не был пустым, блуждающим и безразличным. Тонюсенька смотрела на соседку уверенно и пронзительно, а в ее серых глазах светился холодный стальной огонек.