Светлана Гончаренко - Сыграй мне смерть по нотам...

«Гадкий ребёнок. Когда она успела сюда забраться?», — подумал Самоваров, отодвигая жёлтые шелка и тщательно осматривая служебную дверь.

Рыжая шпионка ничего не испортила, но в том тесном пространстве, где она пряталась, в складках портьеры, в окружающем воздухе витал настоявшийся душок призывно-сладкого парфюма и тёплого женского тела. Душок этот очень разнился с благородными лаковыми и древесными ароматами, которые обычно царили в аванзале.

Самоваров вдруг понял, почему рыжая девочка в короткой юбчонке так ему не понравилась. Она вовсе не была ребёнком! «Ряженая! Ей лет двадцать пять, не меньше, — осенило Самоварова. — Она просто одета школьницей. В «Ключах» поют ещё несколько подобных деток с фигурами Паваротти. Тоже ряженые? Но зачем?..»

В тот день Самоварову суждено было стать тайным соглядатаем, незваным свидетелем и невольным выведывателем чужих тайн. Так уж вышло! Он не виноват в том, что тихое музейное здание наводнили посторонние люди и ведут себя здесь, как дома. Пусть прячутся, пусть шепчутся потише!

К мастерской Самоварова примыкал тихий коридор с двумя поворотами. На одном из поворотов имелся глухой тупичок. Там стоял стальной сундук с песком, висели на стене красные лопата и багор доисторического типа. Рядом с багром красовалось несколько современнейших огнетушителей, похожих на торпеды. Таким образом, тихий уголок музея был оборудован средствами пожаротушения всех времён и народов. Это было вполне сознательное решение мудрого директора Тюменцевой. Она считала, что со стихиями древними и могучими, такими, как огонь, никогда не знаешь, за что лучше хвататься — за компьютерную клавишу образцовой сигнализации или за каменный топор. Лучше иметь под рукой и то, и другое.

Сегодня и в этот закуток пробрались вездесущие детки-лауреаты: на пожарном красном сундуке сидела какая-то девчонка, поджав под себя ноги. Самоваров сначала собрался её прогнать. Но девчонка скорчилась в углу таким жалким и отрешённым от всего мира комочком, что бранить её не захотелось. В конце концов, что она может сделать плохого? Налепить куличиков из песка? Стянуть красную лопату? Проходя мимо, Самоваров только неодобрительно хмыкнул. Дверь в мастерскую он бдительно оставил открытой, чтобы услышать, не начнёт ли девчонка безобразничать.

Вдруг в коридоре застучали быстрые шаги, послышался какой-то шум, шелест и стук. Чей-то голос тихо позвал:

— Аврора, сюда!

Странное имя, больше похожее на собачью кличку, насторожило Самоварова. Протащить сюда псину даже очень одарённые дети не сумели бы. Но вдруг это что-то карликовое, умещающееся за пазухой? Даже такая мелкая тварь опасна для бесценных экспонатов.

Самоваров торопливо высунулся из двери и собрался выдворить Аврору, кем бы она ни была. Оказалось, что к щуплой девчонке на пожарном сундуке присоединилась другая, пухленькая. Собаки с нею не было, зато она держала в руках что-то большое и чёрное. «Виолончель в футляре, — догадался Самоваров, всматриваясь в полумрак коридора. — Или контрабас? Нет, дети, кажется, не играют на контрабасах. Виолончель!»

Девчонки спрятались в глубине тупичка и иногда выглядывали из-за огнетушителей. Самоваров вернулся в мастерскую.

— Там кто-то есть, — прошептала запыхавшаяся виолончелистка. — Вон за той дверью, которая открыта!

— Я знаю, — ответила девчонка на сундуке. — Это дяденька, который батарею чинил.

— Он нас прогонит! А я сказала Диане сюда прийти…

— Если шуметь не будем, то не прогонит. Он меня уже видел. Физиономия у него вполне приличная. Какая-то тётка заглядывала, и я ей сказала, что мне ноты надо подучить в тишине. Она пожала плечами и тоже ушла. Так что зря не напрягайся, место хорошее, наше.

— Да! Темно, — одобрила помещение виолончелистка и похлопала по огнетушителю чуткой музыкальной ладонью. — Как ты такой классный тупичок обнаружила?

— Случайно. Пришла репетировать, вдруг вижу — по лестнице моя мать мчится, вся в мыле. Явно меня ищет! Значит, Верхоробины меня заложили, будет скандал. Я спряталась за той большой каменной башкой, что на лестнице стоит, потом к экскурсии какой-то пристроилась, потом в дверь возле лектория влезла, а там есть другая лестница. Теперь вот здесь прячусь.

— Зря ты, по-моему, прячешься, раз уж всё стало известно.

— Ты, Аврора, не понимаешь! Она меня дома запрёт, всем нажалуется. А меня отсюда в шесть Ромка забрать обещал. Мы пойдём в «Багатель».

— Там классно?

— Классно! Платят, и вообще всё по-настоящему. Я начинаю играть, когда народу мало, а потом Ромка выходит. Пиликает какие-то венгерские и еврейские пляски, серенаду Шуберта и прочую ерунду. Но публику заводит! Платят ему, конечно, побольше, чем мне, но это правильно.

— Классно, — вздохнула ещё раз девочка с виолончелью.

Самоваров почистил свои склянки, замочил кисточки в растворителе. Он чувствовал себя, как зритель в театре, который попал не на ту пьесу, но сидит в середине ряда, и потому выйти неловко. Смотрел он в этой пьесе уже второй акт: похоже, девчонка на сундуке — та самая, что докучает игрой в кабаке своей матери Ире в песцовой шубе. А мать эта обнимала красавца Смирнова в то время, как его жена-аккомпаниаторша била по клавишам, словно дровосек. Неважная пьеса, какая-то надуманная мелодрама…

Тем временем актёров в пьесе прибавилось — в коридоре снова послышались шаги. Выглянув, Самоваров увидел ещё одну девчонку, такую же толстую и щекастую, как виолончелистка Аврора. Она была одета в униформу «Чистых ключей» — коротенькую юбочку и блузку с галстучком. Ещё один фальшивый ребёнок?

Самоваров снова высунулся из двери, присмотрелся к вновь прибывшей. На сей раз он вынужден был признать, что она, как и виолончелистка, настоящая, неподдельная школьница. Хотя фигуры у обеих толстушек довольно оперные и имена подозрительные.

Девчонка с сундука приветствовала новую подружку так:

— А, Диана! Наконец-то!

Судя по скрежету в тупичке, Диана тоже взобралась на ящик с песком. Просто удивительно, как на нём уместились все трое!

— Ну, как? Получилось? — набросилась на Диану девчонка из «Багатели».

— Угу, — ответила Диана. — Вроде бы красавчик ничего не заметил.

Виолончелистка Аврора вздохнула:

— Смотри не ошибись. Он всегда начеку! Мне кажется даже, что глаза у него в разные стороны крутятся, как у хамелеона, и всё видят. Когда я позавчера — помните? — должна была за ним наблюдать, он сразу меня засёк и обещал нажаловаться Сверчкову, что я отлыниваю от занятий. Я сказала, что сестру жду, он отстал, но всё время на меня зыркал.

— Всё сделано, как надо, — уверенно заявила Диана. — Сегодня к нам на репетицию заявился какой-то чокнутый дед в розовой кофте. Не к нам, конечно, а к Полине. Заявился и говорит ей: «Вы, деточка, такая юная и прекрасная, а Моцарта играете, как газонокосилка». Уселся с ней рядом и давай играть. Даже голову ей на плечо положил. Прикалывался старичок! Мы со смеху падали. Влетает тут Смирнов, кидает папку на рояль и давай деда от Полины отдирать. А Полина верещит, что дед сам начал к ней приставать. В общем, пока они разбирались, я тихонечко придвинулась к роялю, папку открыла (ужасно кнопки тугие!) и сунула внутрь наше письмо. Никто в суматохе не заметил.