Этьен Годар - Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

— Парагвайское правительство утверждает, что его паспорт фальшивка. Они даже не знают, кто он такой.

— У них нет его отпечатков пальцев?

— Нет, сэр, не имеется. Но кем бы он ни был, похоже, что ждал он именно вас, а не Уиллока. Видите ли, тот погиб незадолго до того, как вы туда успели приехать. Вы, должно быть, явились примерно в половине третьего, так?

Подумав, Либерман кивнул.

— Да, — согласился он.

— А Уиллок был убит между полуднем и часом дня. Так что «Ашхейм» еще около двух часов ждал вашего появления. Этот полученный вами намек смахивает на ловушку, сэр. Уиллок не имел ничего общего с тем типом людей, которых вы выслеживали, в чем мы не сомневаемся. Так что в будущем вам надо быть осторожнее с такими намеками, если вы позволите мне так выразиться.

— Конечно же, позволяю. Отличный совет. Благодарю вас. «Быть осторожнее». Да.

Вечером в сводке новостей был упомянут и Горин. С 1973 года он находился под условным освобождением, ибо был приговорен к трем годам заключения, но отложенным — за тайную подготовку бомб, в чем признал себя виновным; а ныне федеральное правительство попыталось отменить условное освобождение на основании того, что он снова участвовал в заговоре, на этот раз с целью похищения русского дипломата. Судья назначил слушание его дела на 2б-е февраля. Решение не в пользу Горина могло означать, что ему придется на год вернуться в тюрьму. Да, у него в самом деле были проблемы.

Как и у Либермана. Оставаясь в одиночестве, он изучал список. Пять тонких листиков, напечатанных через один интервал. Девяносто четыре фамилии. Он сидел, глядя в стену, покачивая головой и вздыхая. Сложив лист в несколько раз, он спрятал его в паспорте.

Он написал письма Клаусу и Максу, в которых не сообщал ничего особенного. Он уже начал говорить по телефону, хотя по-прежнему хрипел и не мог говорить полным голосом.

Дана должна была возвращаться домой. Она договорилась об оплате счета из больницы. Марвину Фарбу и прочим придется взять на себя эти заботы, а когда он вернется в Австрию и получит страховку, то расплатится с ними.

— Не забудь копию счета, — предупредила она его. — И не пытайся скорее вставать на ноги. И чтобы ты не смел покидать больницу, пока врачи не разрешат.

— Не буду, не буду, не буду.

После ее отъезда он спохватился, что даже не поинтересовался, как у нее дела с Гарри, и очень расстроился. Тот еще отец.

На костылях он ковылял взад и вперед по коридору, что было нелегко, поскольку одна рука еще была в шинах. Он уже успел познакомиться с некоторыми другими пациентами.

Позвонил Горин.

— Яков? Как вы там?

— Все в порядке, спасибо. Через неделю выхожу. Как вы?

— Горю, но не сгораю. Вы знаете, что со мной собираются делать?

— Да, просто позор.

— Мы пытаемся добиться отсрочки, но похоже, не получится. Они просто из кожи лезут, чтобы прихватить меня. Так что мне приходится играть в конспирацию. Ну, люди. Слушайте, что происходит. Я звоню из будки, так что вокруг все спокойно.

На идише он ему сказал:

— Нам лучше говорить на идише. Убийств больше не будет. Все их люди отозваны.

— Вот как!

— А тот, что стрелял в меня, тот, до кого добрались собаки, он был… Ангелом. Вы понимаете, кого я имею в виду?

Молчание.

— Вы уверены?

— Более чем. Мы говорили с ним.

— О, Господи! Слава Богу! Слава Богу! Собаки слишком милостивы к нему. И вы молчите? Я бы созвал самую большую пресс-конференцию в истории!

— А что мне отвечать, когда услышу вопрос — а что он тут делал? Парагвайский паспорт раздобыть не проблема — но ему? И если я не смогу ответить, за дело возьмется ФБР. Стоит ли? Выяснят ли они? Я еще не знаю.

— Нет, нет, конечно, вы правы. Но… знать и не иметь возможности рассказать. Вы приедеите в Нью-Йорк?

— Да.

— Когда вы будете? Я свяжусь с вами.

Он дал ему номер Фарбов.

— Фил сказал, что у вас есть список.

Либерман сморщился.

— Откуда он узнал?

— Вы сказали ему.

— Я сказал? Когда?

— Там, в доме. Припоминаете?

— Да. Я сидел и смотрел на него. Это проблема, рабби.

— Вот вы мне о ней и расскажете. А пока держите его при себе. Скоро увидимся. Шалом.

— Шалом.

Он переговорил с несколькими репортерами и ребятами из колледжа. И все время отмерял шаги по коридору, опираясь на костыли.

Как-то днем к ему подошла высокая стройная шатенка в красной блузке с портфелем и спросила:

— Вы мистер Либерман?

— Да.

Она улыбнулась ему; на скулах веснушки, прекрасные белые зубы.

— Могу ли я переговорить с вами несколько минут? Я миссис Уиллок. Миссис Хенк Уиллок.

Он глянул на нее.

— Да, конечно.

Они вошли в его палату. Она села на один из стульев, положив портфельчик на колени, а он прислонил костыли к кровати и сел на другой стул.

— Примите мои соболезнования, — сказал он.

Она кивнула, не отрывая глаз от портфеля и поглаживая его пальцами с ярко-красными ногтями. Потом посмотрела на него.

— Полиция сказала мне, — начала она, — этот человек явился, чтобы поймать вас, а не для того, чтобы убивать Хенка. Он не интересовался ни им, ни нами; его интересовали только вы.

Либерман кивнул.

— Но ожидая вас, — сказала она, — этот человек внимательно проглядывал наш альбом со снимками. Он оказался на полу там, где вы… — Она зябко повела плечами, не спуская взгляда с Либермана.

— Может быть, — предположил тот, — его просматривал ваш муж. До того, как появился этот человек.

Она покачала головой, скорбно опустив уголки рта. — Он никогда не заглядывал в него, — сказала она. — Это я собирала снимки. Только я подбирала их в альбоме и придумывала подписи. И тот человек просматривал его.

— Может, он хотел всего лишь убить время, — предположил Либерман.

Миссис Уиллок промолчала, осматривая палату: руки ее все так же были сложены на портфеле.

— Наш сын приемный, — сказала она. — Мой сын. Он этого не знает. Мы договорились, что не расскажем ему. Соглашением было обговорено, что мы ему ничего не расскажем. А прошлой ночью он спросил меня… В первый раз он заговорил на эту тему. — Она посмотрела на Либермана. — Вы ему что-то сказали в тот день, отчего ему в голову могла прийти такая идея?

— Я? — он отрицательно покачал головой. — Нет. Откуда мне было знать об этом?

— Мне было показалось, что тут есть какая-то связь, — сказала она. — Женщина, которая помогала нам получить ребенка, была немкой. Ашхейм — это немецкая фамилия. Звонил и спрашивал Бобби человек с немецким акцентом. А я знаю, что вы… против немцев.

— Против нацистов, — поправил ее Либерман. — Нет, миссис Уиллок, я не имел представления, что он усыновлен и я даже не успел с ним поговорить, когда он вошел. Как вы слышите, я даже сейчас еще не могу нормально разговаривать. Может, к нему пришли такие мысли из-за потери отца.